Андрей Кивинов - Петербург - нуар. Рассказы

Страшно стало, когда они на их машине подкатили к красному кирпичному дому на границе района. Прямо почти под мостом… Когда-то она очень любила гулять в этих местах — красивый сверкающий мост, весь в расходящихся лучах-вантах похожий на кусок солнца, река, корабли, большие и малые, баржи и пассажирские теплоходы. На них Шурка особенно любила смотреть, потому что оттуда доносилась громкая музыка и смех и яркие огоньки танцевали отражениями в воде. А потом пошел слух, что в красном доме жуткие вещи творятся, и все перестали туда ходить и тусоваться в его близости. Некоторые пацаны, правда, пробовали лазать подглядывать, но потом ничего не рассказывали. Да и пара девушек постарше там бывали… Что там происходит, они тоже не говорили, но после у них появлялись деньги и они начинали часто ездить куда-то в город «на работу».

Изнутри дом оказался совсем не страшным: в большом зале, к которому примыкала кухня, все четыре стены были крашены в разные очень яркие цвета, и у каждой стенки стояла такая же разноцветная мебель, В центре зала стояли фонари с большими белыми зонтиками. А окна были забраны черной пленкой.

Красивую женщину звали Зоенька, ее спутника — Роман. Они действительно накормили ее, а Зоенька подарила ей шарфик, весь пропахший вкусным табаком и какими-то сладкими духами. Иногда Зоенька уходила в другую комнату, и оттуда орал какой-то бухой мужчина. Потом наконец Зоенька вывела его в зал. И сказала Шурке, что это Николай. Николай, с опухшим лицом и узкими щелками воспаленных глаз, стоял, пошатываясь и придерживая рукой голову… однако одет был чисто, в белую футболку с портретом какого-то чувака и джинсы. Оглядевшись вокруг, будто бы впервые здесь оказался, он уткнулся взглядом в белокурую девчушку, которая сидела на стуле в кухне, напряженно сложив руки на коленках. И вдруг хрюкнул, пьяно разревевшись, шатнулся сначала к Зое, потом и к Шурке, мыча что-то неразборчивое про «доченьку». Одна рука у него, скрюченная, висела вдоль тела, зато другая бугрилась мышцами.

Так Шурка стала жить в красном доме на берегу Невы, почти что под солнечным мостом. Иногда ей казалось, что у нее появилась отличная семья. Зоенька показала ей, как краситься, отучила от «ягуара», объяснив, что это не стильно, и вообще возилась с ней, как со своей дочкой, чего от своей давно спившейся матери Шурка никогда не видела. Пару раз, выяснив, где обитает Шурка, мать таки приходила к дому и требовала, чтобы ей отдали дочку. Они долго с Николаем орали друг на друга, потом Роман или Ариф уводили ее, шатающуюся, дурно пахнущую и рыдающую в голос, до ближайшего кабака. Недели на две мать успокаивалась. А были дни, когда в гости к Коляну (никак Шурка не могла назвать его папой) приезжал на машине видеооператор Максим, и тогда Зоенька забирала Шурку на другую половину дома и они всю ночь сидели там. Смотрели телевизор, ели пирожные — Максим всегда привозил с собой что-то вкусное… шоколадные «картошки», эклеры или буше в картонных коробках, болтали, стараясь не прислушиваться к звукам на той половине дома. Потом, под утро, когда Шурка уютно засыпала на диване, Зоенька убегала помочь прибраться на ту, другую половину, а после шла на работу. Весь следующий день Колян спал. Спал и его любимый пес Вольдемар, до отвала накормленный Зоенькой. Когда в такие дни у Коляна наступало утро, Зоенька успевала уже прибежать с работы и приготовить омлет. Колян ворчал, что она совсем туг прописалась и про свою собственную квартиру забыла, на что Зоенька легко отвечала, что с Шурочкой у них общий язык, и вообще она подумывает сдать свою квартирку кому-нибудь внаем. Таким пьяным, как в первый день, Шурка Коляна больше не видела никогда. Когда приезжал Максим — тогда Колян вообще не пил, во всех других случаях он традиционно весь день был немного под градусом, но никогда не надирался.

Иногда, сидя в зале перед огромной плазменной панелью (вот где настоящий шик и мультики классно смотреть), или за столом в кухне, или на ковре в каминной, рядом с мирно посапывающим Вольдемаром, Шурка ловила на себе задумчивый и какой-то неприятно тяжелый, тревожащий ее взгляд хозяина дома. Тогда ей становилось не страшно даже, но по-настоящему жутко. Но Колян молчал, ничего не делал, только иногда подзывал пса и с преувеличенной веселостью начинал трепать его бархатную шкуру, называя «золотым мальчиком». Почему Вольдемар «золотой», Шурка не могла понять — ведь он черный с рыжими подпалинами, пока Зоенька не объяснила ей, что это очень дорогой пес, приносит хозяину много денег. Заканчивались эти вечера всегда тем, что Колян замолкал, повисала неловкая тишина, и он уходил к себе в комнату, а Шурка успокаивалась, убеждала себя, что почудилось.