Федор Московцев - Карибский кризис

— Плюс джип и волгоградская квартира, — добавил Владимир.

Я понял, что в первом раунде меня не нокаутируют. И ответил, опустив глаза:

— Я разблокирую счет. Очень быстро.

— Сколько у тебя там осталось денег? — спросил Артур. — Которые не арестованы…

За него ответил Алексей:

— На Техноснабе во Внешторгбанке должно остаться 1702599 рублей.

Артур приказал:

— Срочно переводи эти деньги на Рязцветмет и езжай в Волгоград! Завтра мы позвоним в Советскую налоговую — чтоб ты там сидел в приёмной! После обеда счет должен быть разблокирован!

Уступая место за компьютером, Игорь отвёл глаза. Печатая платежное поручение, я замешкался, перепутал цифры, и был вынужден дважды переделывать документ. Меня поторапливали:

— Бегом… твою мать! Из-за тебя мы остановили завод по свинцу!

Я почувствовал, что меня заливает краской. Отпечатав платёжку и поставив факсимильную подпись, я стремглав выбежал из кабинета.

— Оригинал платёжки привезешь! — услышал я на выходе.

Алексей всё точно посчитал по Техноснабу. Но и этих денег на счете не было. Все было израсходовано на текущие проценты и дивиденды, а также на частичный возврат Игорю его денег (пока что втайне от Ансимовых). Именно поэтому Быстровы не начали углубленный допрос, по глазам было видно, что ситуацию они видели глубже, чем Артур. Но это временная передышка. Через несколько дней, если ситуация никак не разрешится, Владимир поделится своими опасениями с компаньонами.

(Странно, но Алексей сообщил всем остатки по одному только Техноснабу, упустив из виду другие наши конторы в количестве трёх штук, на которых тоже должны были оставаться деньги, и которые тоже, как на Техноснабе, отсутствовали).

Доехав до Исаакиевской площади на такси, я пошёл в сторону банка. Я увидал Исаакиевский собор, гостиницу Астория, набережную Мойки, Мариинский дворец, вспомнил, что иду по Исаакиевской площади — площади-мосту, самому широкому в Петербурге, а может даже, во всей России, мосту. И эти привычные предметы внезапно показались мне необычными. Мои ноги вдруг отвыкли от мостовых, по которым я так часто и так долго ходил — то отяжелевшим шагом, когда был грустным или усталым, то более лёгкой походкой, когда думал о чём-то приятном или забавном. Город, вздымавший в серое небо свои купола и разноцветные крыши, казался мне чужим и далёким, полуреальным, не столько городом, сколько миражом города. И этот мираж всё сокращался. Люди и предметы представлялись мне далёкими и маленькими. Двое иностранцев, группа студентов, охранник бизнес-центра, попавшиеся мне навстречу, прошли мимо меня, словно на экране кинематографа, настолько казались они мне нереальными, живущими в какой-то другой жизни.

Поддавшись на несколько минут этим странным ощущениям, я опомнился.

«Ну вот, — подумал я, — город, где я прожил пять лет, вдруг показался мне чужим, потому что я собираюсь отсюда уехать на несколько дней, но что-то мне подсказывает, что дата возвращения остаётся открытой. Этот город утратил для меня свою реальность. Он больше не существует, поскольку перестал быть моим городом. Он пустое видение. „Город, которого нет“. И причина в том, что находящиеся здесь многочисленные и существенные предметы интересовали меня в той мере, в какой они меня касались. Как только я отдалился от них, они вышли из круга моего восприятия. Словом, и эти здания, и река Мойка, прикрытая подо мной площадью, перечеркнутая далеко впереди на уровне Гороховой улицы серой полоской моста и пропадавшая в том лабиринте гранитных набережных, необъятном нагромождении крыш, колоколен и куполов, имя которым — Санкт-Петербург; весь этот многолюдный город я ставил в связь только с одним собой и считал существующим только для меня одного. И если я уеду, он испарится. Я не подозревал, что мой разум доходит до такого безумия в своей субъективности. Не знаешь сам себя и можешь быть чудовищем, даже не подозревая этого».

Так я анализировал, обнаруживая примерную искренность. В два часа я зашел во Внешторгбанк — на автопилоте, по привычке, и поинтересовался у операционистки насчет движения денег. Она сообщила, что на корсчете висят два миллиона рублей, поступившие от Управления Октябрьской железной дороги. О которых компаньоны пока не знали.

«У меня есть ровно полдня!» — обрадовался я, восприняв это как удачу, за которой обязательно последуют другие более значительные события.

(Обычно исполнители с Октябрьской ж-д информировали Владимира о денежных переводах через полдня-день после того, как их бухгалтерия проведёт платёж. И я подумал, что если мне повезёт, они позвонят ему завтра, когда я уже уеду, а уж там в Волгограде я обязательно что-то решу).