Джеймс Олдридж - Дело чести

— Валяй! Разваливайся! Думаешь, испугаюсь? Валяй!

Потом опять взялся за ручку и вывел самолет из штопора в крутой подъем. Он весь горел, но голова его чувствовала холод. Через некоторое время он увидал впереди отчетливую линию берега и Афины. Теперь ему хотелось, чтобы самолет шел прямо к цели. Он устремил взгляд к берегу и плотно сжал губы. Он чувствовал, что самолет качается, так как пальцы не вполне повинуются ему. Он всматривался в берег, во все явственнее выступавшую белизну Афин и вдруг кашлянул, и его чуть не вырвало, и он закашлялся так, что у него заболело под ложечкой, и прозрачные слезы выступили у него на глазах. Он наклонил голову, закашлялся как безумный, и вдруг его вырвало.

Самолет терял высоту. Квейль, чувствуя пустоту и смерть внутри, ощупью нашел верх фонаря и, сдвинув его вперед, закрыл фонарь, потому что страшно замерз. Он стал искать глазами аэропорт и увидел дорогу в Глифаду. Поднялся вверх, так как боялся потерять высоту. Перевалив через Парнас, он пошел в противоположном направлении. Увидел аэродром и резко наклонил нос машины, но выровнял ее слишком поздно и вынужден был пройти над аэродромом. Сделав широкий разворот на сто восемьдесят градусов, он опустил посадочные щитки и подошел к аэродрому на очень небольшой высоте, над самыми деревьями, и на умеренной скорости. Скачок шасси по земле был для него большой неожиданностью, и он предоставил самолету бежать, привычным движением убрав щитки и включив тормоза. Потом он выключил зажигание, и мотор остановился. Квейль остался сидеть на месте, не снимая рук со штурвала, не в состоянии пошевелиться от тошноты и мути в голове.

Подбежавшие механики осторожно вынули его из кабины. Сознание не совсем оставило его, но всякий раз, как он пробовал сделать самостоятельное усилие, он только мешал им. Стараясь не запачкаться, — на нем остались следы рвоты, — они положили его на землю. Он сел.

— Простите, — сказал он. — Я грязный. Простите.

Они хотели поднять его, но он отстранил их. Тогда двое взяли его под руки, и он, поддерживаемый ими, пошел неуверенной походкой, причем его снова стало кидать то в жар, то в холод. На ходу он вдруг оттолкнул их, и его опять несколько раз сильно вырвало. Потом он тихо опустился на землю и потерял сознание.

Когда Афины остались позади, он обернулся и кинул прощальный взгляд на окутанный прозрачным туманом белый город. Город был очень красив, и светлый Акрополь четко выступал посредине. Над всем городом господствовал Ликабетт, а Парнас служил как бы сценическим фоном для всей группы белых зданий. Видение не исчезало. Квейль внимательно поглядел на него, отвернулся и больше уже не оборачивался.

Он смутно помнил о событиях дня, о вчерашнем полете, о своем изнеможении после всего пережитого, о неспособности реагировать на что бы то ни было, даже на то, что немцы прорвали последнюю линию обороны и находятся вблизи Афин. Только горячее солнце да одиночество, пока он ждал приказа, казались ему чем-то реальным. Он простился с Финном и монтером Рэтгером. Потом он вспомнил, как голос в телефонной трубке произнес: «Это вы, Квейль? Вам надлежит отправиться в аэропорт Кании на Крите. По прибытии рапортуйте».

И вот вокруг нет ничего, кроме моря внизу и неба вверху. Только движение самолета, по временам попадающего в болтанку, да непрерывное наблюдение за приборами, указывавшими Квейлю, что он передвигается. Он не высматривал вражеских самолетов вокруг. Он перестал считаться с ними. Было только ощущение летаргии, как будто он долго спал на солнце. Или словно он был долго болен и им овладело спокойствие изнеможения.

Отыскав Канию, он увидел, что это белый городок, расположенный на берегу моря, у подножия горы, на краю равнины. Подход к нему был небезопасен, но Квейль не думал об этом. Он стал снижаться при бортовом ветре, чуть не забыв выпустить щитки. Небрежно приземлившись, он заметил, что вся площадка по Краям уставлена «Бленхеймами». Найдя свободное местечко, он подрулил к ним и выключил мотор. Он оставил парашют на сиденье, задвинул верх фонаря кабины и пошел к зданию, возле которого грелись на солнце несколько человек в синих мундирах. В маленькой комнате, где стоял массивный деревянный стол, когда-то служивший домашним надобностям, Квейль нашел нужного ему офицера. Он отрапортовал ему и вручил журнал операций.

— Довольно рискованно таскать это с собой, — сказал командир эскадрильи, у которого не было крылышек.