Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

Любой, кто бросит взгляд на ее жизнь, подумает: да ей грех жаловаться. Резюме у Лиззи отменное: диплом с отличием Дартмутского колледжа. Год обучения за границей, в Экс-ан-Провансе (как же я ей завидовала, когда она уезжала во Францию!); постоянный бойфренд (они расстались, когда он уехал учиться в Стэнфордскую школу права; Лиззи решила не следовать за ним, поскольку, как потом призналась мне, не хотела повторять мой опыт раннего студенческого замужества); год волонтером-учителем Корпуса мира в Индонезии (я тогда жила в постоянном напряжении, опасаясь, как бы ее не похитили какие-нибудь сумасшедшие повстанцы). Потом, когда Лиззи вернулась в Штаты, она удивила и меня, и всех своих друзей, отказавшись возвращаться в педагогику, и поступила в магистратуру делового администрирования в Дартмуте.

— Я не хочу зависеть от какого-нибудь парня, который обеспечит мне достойную жизнь, — объяснила она свое решение. — К тому же сегодня учителя бедствуют — это, конечно, благородно, но так недалеко и до отчаяния. У меня есть шанс получить престижный диплом, потом начну зарабатывать большие деньги, сколочу кое-какой капитал и годам к тридцати пяти буду свободна в выборе следующего шага.

Все это сильно смахивало на программную установку, и, хотя я попыталась объяснить дочери, что жизнь никогда — никогда! — не складывается по плану, она была непреклонна в своем желании следовать поставленной цели. Поскольку бизнес-школа Дартмута была лучшей в стране, сразу по окончании магистратуры Лиззи рекрутировал крупный инвестиционный фонд из Бостона. От ее стартовой зарплаты у меня отвисла челюсть: 150 000 долларов в год, — хотя она и заверила меня, что это «сущие пустяки» по меркам инвестиционных компаний. Первого рождественского бонуса ей хватило на то, чтобы внести аванс за квартиру-лофт в крутом районе Бостона — Лэзер-дистрикт — и обставить ее дизайнерской мебелью. В прошлом году она купила щегольский «мини-купер», а ежегодные отпуска (по две недели, больше не давали) проводила на роскошных курортах Нэвис или Байя-Калифорния.

Со стороны все это выглядело красивой жизнью. Одна беда: Лиззи ненавидела свою работу. Она находила скучным и поверхностным это занятие — управлять чужими деньгами, но всякий раз, когда я мягко напоминала ей о том, что никто ее на этой работе не держит, объясняла, что квартира и шикарная жизнь пробили изрядную брешь в ее финансах, так что ей придется горбатиться еще лет шесть-семь, чтобы расплатиться за лофт, после чего она будет «делать то, что ей нравится».

Однако я опасалась, что в ближайшие шесть-семь лет ее ждет очень трудная профессиональная жизнь. Когда мы общались по телефону (а это было раза три в неделю, не реже), она то жаловалась на пренебрежительное отношение начальства, то рассказывала о споре с каким-то упрямым коллегой или признавалась, что хронически не высыпается.

Беспокоила меня и ее личная жизнь. Сначала был джазовый саксофонист и учитель музыки по имени Деннис, с которым у нее случилась сумасшедшая любовь, хотя (как она потом призналась) он сразу предупредил ее, что не создан для семейной жизни и боится брать на себя обязательства. Когда она стала докучать ему, он ее бросил, и какое-то время моя дочь была в панике, названивала ему по ночам, умоляла дать ей еще один шанс, постоянно звонила и мне, плакала в трубку, говорила, что такого, как Деннис, больше не будет, что ее сердце разбито, и если он только поманит ее…

После недели таких звонков я прыгнула в машину и помчалась в Бостон. Мне повезло, и я подъехала к ее офису как раз в тот момент, когда Лиззи выходила с работы. Она выглядела опустошенной, раздавленной, безразличной — и кажется, даже не удивилась, увидев меня. Офис находился в Пруденшл-Центре, и я предложила ей пройтись до отеля «Ритц» и побаловать себя мартини. Когда мы подошли к отелю и остановились возле красивой старинной Унитарной церкви на Арлингтон-стрит, она положила голову мне на плечо и разрыдалась. Я обняла ее и, под взглядами прохожих, шокированных таким всплеском эмоций, увлекла ее к скамейке в парке Гарденз. Мы сидели там минут десять, и я все думала: пожалуй, это чересчур для неудачного романа длиной в полгода. Когда она наконец успокоилась, я повела ее в «Ритц» на мартини. Мне не пришлось уговаривать ее выпить второй бокал, а потом я попыталась убедить ее в том, что всем нам свойственно порой преувеличивать разочарования и неудачи в любви, тем более что они обычно ложатся на другие тревоги и стрессы. Но — и это было особое но — важно помнить, что жизнь до боли коротка, все быстротечно, а сердце — самый уязвимый орган.