Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Да, я так и думала, что причина именно в этом. И если начистоту, Ханна, дорогая, мне плевать. Я получила от тебя извинения, которых заслуживала. Так что отныне, если снова захочешь меня видеть, я не возражаю. Если нет — тоже хорошо. Выбор только за тобой.

В ту ночь, сидя на кухне и пересказывая Дэну по телефону разговор с матерью, я поклялась держаться от нее подальше, насколько это будет возможно. Дэн, разумеется, поддержал меня в этом.

— Окажи самой себе услугу, — сказал он. — Оторвись от нее.

Как ни трудно мне было сделать это, но я последовала его совету — не то чтобы окончательно перерубила связывающие нас узы, но сократила до минимума общение с ней. В те несколько недель, что я провела в Бостоне, я взяла себе за правило звонить матери каждое воскресенье, утром, и вежливо интересоваться ее самочувствием. Если она задавала мне вопросы, я отвечала. Но только если она задавала вопросы.

Когда в конце августа мы вернулись в Вермонт, у меня появилась навязчивая идея проводить свое время с максимальной пользой. Я с головой погрузилась в учебу, но бросила французский, заменив его курсом лекций по истории образования. Я уже не видела смысла учить французский, поскольку эти занятия постоянно напоминали бы мне о несостоявшейся стажировке в Париже.

Сама я старалась не думать об этой упущенной возможности, разве что Марджи присылала мне редкие открытки из Парижа, сотней едких слов умудряясь передать свои впечатления от французских «стоячих» туалетов; рассказать, что сигареты «Житан» по вкусу напоминают выхлопную трубу; или объяснить, почему она больше никогда не станет спать с румынским эмигрантом-саксофонистом, у которого вставная челюсть.

Завидовала ли я французским приключениям Марджи? Еще как (хотя уж точно могла бы прожить без секса с беззубым румынским emigre ). Но я нагружала себя делами и заботами и пахала на студенческой скамье.

Спустя две недели после начала зимнего семестра Дэн пришел домой с письмом в руке и довольным видом. Он получил известие о том, что его зачислили в интернатуру в Провиденсе.

— Я понимаю, это не самое престижное место, — сказал он, — но для нас это настоящий прорыв. Госпиталь Род-Айленда открывает такие возможности! Черт возьми, половина ребят из моей группы довольствуется интернатурами в Небраске или Айова-Сити. А мы, по крайней мере, остаемся на северо-востоке. Во всяком случае, хорошая новость в том, что они ждут меня не раньше середины июля, и это означает, что мы сможем провести свой медовый месяц в Париже.

Последняя фраза заставила меня задуматься.

— Это предложение? — спросила я.

— Да, это предложение.

Я подошла к окну и уставилась на снег.

— Знаешь, — сказала я, — когда мне было семнадцать, я поклялась никогда не выходить замуж. Но я не думала, что встречу тебя…

— Что ж, я очень рад, что ты меня встретила.

— Я тоже, — сказала я и повернулась к нему.

— Означает ли это, что ты согласна?

Я кивнула.

Вот и свершилось — я выходила замуж за Дэна. Мое будущее отныне было связано с его будущим, и я чувствовала себя защищенной.

Дня через три после этого разговора Дэн получил неприятные новости. Госпиталь Род-Айленда только что покинули два интерна, и теперь у них не хватало врачей, поэтому Дэна просили приступить к работе сразу после выпускных экзаменов.

— Ты никак не можешь на них повлиять? — спросила я.

— Они настаивают на том, чтобы я приехал к восьмому июня. Если я откажусь, мое место займет следующий парень из списка. А учитывая, что большинство интернов госпиталя Род-Айленда — это выпускники медицинских школ «Лиги плюща»…

— Выходит, нам не светит месяц в Париже?

— Обстоятельства изменились. Мне очень жаль.

Я проглотила разочарование. А еще через десять дней, когда августовское небо Новой Англии зависло огромным синим куполом и удушливую жару разбавил пряный ветерок, мы обвенчались в Первой Унитарной церкви Берлингтона. Служба — короткая, без лицемерия и напыщенности — прошла без запинки. Так же, как и торжественный ланч в Олд-Таун-Холле. Дэн произнес красивую речь о том, что я лучшее из того, что произошло в его жизни. Отец, разумеется, блеснул эрудицией, сказав, что в мире постоянной политической нестабильности и вечного конфликта поколений «большая редкость и удача» иметь такую дочь, верного друга и опору в минуты «жизненных катавасий», и по-отечески заметил, что Дэну крупно повезло. Я в своей короткой речи горячо поблагодарила отца за то, что научил меня ценить любознательность, как движущую силу жизни, что всегда относился ко мне на равных (близко к истине); поблагодарила Дэна, который доказал мне, что хорошие парни — это не вымирающий вид; и маму — за ее «бесконечную требовательность» (комментарий, как и предполагалось, допускал широкую трактовку) и шикарное застолье.