Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

Зазвонил телефон. Мы оба вскочили из-за стола. Отец снял трубку. На его лице отразилось разочарование.

— Привет, Дэн. Да, она здесь. Нет, от Лиззи пока никаких новостей.

— Он передал мне трубку.

— Что, совсем ни слова? — спросил Дэн.

— Мы в ожидании.

— Судя по всему, ты успела ввести отца в курс дела.

— Нет, это уже сделала сама Лиззи.

Я объяснила, что она звонит деду на протяжении вот уже нескольких недель. Я ожидала, что Дэна заденет эта новость и он спросит, почему она не обратилась к родному отцу за советом и поддержкой. Но Дэн, в свойственной ему манере, если и обиделся, то оставил это при себе.

— Это хорошо, что она общается с дедом. Мне просто хотелось, чтобы мы тоже знали, что происходит.

— Что ж, теперь нас трое. Послушай, как только она позвонит…

Но в половине одиннадцатого отец начал клевать носом, а новостей от Лиззи все еще не было. Я позвонила ей на сотовый, и меня переключили на голосовую почту. Я оставила сообщение — мол, мне просто интересно, как у нее дела, — и попросила перезвонить при первой возможности… мой телефон будет включен всю ночь, так что, если ей захочется поговорить, я всегда на связи. Я подумала, не позвонить ли ей домой, но решила, что она расценит это как назойливость. Так что я повернулась к отцу и сказала:

— Думаю, нам пора ложиться спать.

— Она иногда звонила мне среди ночи, — сказал он. — Если вдруг…

— Сразу разбуди меня.

— Я готов хоть сейчас прыгнуть в машину и мчаться в Бостон, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

— Если до полудня от нее не будет известий…

— Ловлю тебя на слове, — сказал отец.

Я пошла в гостевую комнату, переоделась в ночную сорочку, забралась в постель, прихватив с собой сборник ранних рассказов Апдайка, который нашла в книжном шкафу отца, и попыталась сосредоточиться на элегических описаниях детства в Шиллингтоне, Пенсильвания, надеясь, что от них меня сморит.

Но сон все не шел. Я погасила свет, уткнулась в подушку, вдыхая острый аромат отбеливателя, которым старомодная экономка отца стирала постельное белье (кто в наши дни пользуется отбеливателем?), и стала ждать, когда же накатит забытье. Через полчаса я снова села в постели, включила ночник на прикроватной тумбочке и вернулась к подростковым переживаниям Апдайка во время футбольного сезона.

Прошло два часа. Я встала, спустилась вниз, чтобы заварить себе травяного чая, в надежде, что он подействует на меня как снотворное. Но в кухне я застала отца, который сидел за столом и читал свежий номер ежемесячного журнала «Атлантик».

— Я все думал, удастся ли тебе заснуть, — улыбнулся он, припомнив мои былые бессонные ночи, проведенные в его доме.

— Радует то, что не мне одной до утра маяться в ожидании, — сказала я.

— О, даже если бы мне не о чем было тревожиться, я все равно мало сплю в последнее время. Старость, никуда не денешься. Организму больше не нужно столько сна, потому что он знает, что скоро умрет.

— Очень оптимистичная мысль на сон грядущий.

— Поймешь меня, когда разменяешь девятый десяток… Забавно, не правда ли, что все великие мысли о жизни и смерти в основе своей банальны? Подумать только, даже сознавая, что это случится — скорее рано, чем поздно, — я все равно не могу представить себя мертвым. Как это так — меня не будет здесь, не будет нигде… я просто перестану существовать.

— Напомни мне, чтобы я больше никогда не засиживалась с тобой до глубокой ночи.

— Он улыбнулся:

— Скажу тебе одну вещь: я на самом деле завидую таким упертым верующим, как мой внук. Когда уходит из жизни близкий человек, вера, должно быть, дает великое утешение.

— А пока ты не получил свою божественную награду, можешь проводить время, отведенное тебе на планете Земля, поучая других и указывая, как им жить.

— Не будь слишком строга к Джеффу…

— Да будет тебе, отец, не он ли постоянно прессует тебя?

— Это очень трудно — принять чьи-то политические взгляды. Я часто задаюсь вопросом: чем я досадил этому мальчику? — разве что своим радикальным прошлым, которого он, похоже, стыдится.

— Я бы могла сказать что-то утешительное, вроде «Я знаю, он все равно тебя любит», но — и это уж точно можно трактовать как признание в ночи — я даже не уверена в том, что он любит меня. И знаешь, что вызывает во мне самое большое разочарование? То, что его нетерпимость замешана на злости. Он чудовищно прямолинейный и безжалостный. Конечно, я люблю его, несмотря ни на что, но он стал мне несимпатичен… как ни страшно признаваться в этом.