Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник)

— Только не ей! Зачем ей отдали? — кричала она как полоумная.

Врач вообще-то собиралась сказать Наде, что ее тоже через неделю выписывают, но после этой истерики — совершенно немотивированной, внезапной и исступленной, ее пришлось оставить в больнице на неопределенный срок.

В это время Регина Владимировна смотрела на свою внучку, которая была похожа на отца как две капли воды, и думала, что ей делать дальше. С внучкой все было понятно — Регина Владимировна никому бы не отдала эту девочку. Эту былиночку, слабенькую, хиленькую, но такую родную, что заходилось сердце. Сережа должен был со дня на день вернуться из экспедиции. Регина Владимировна думала недолго.

Дома Сережа застал мать, которая кудахтала над детской кроваткой.

— А где Надя? — спросил Сережа, с ужасом глядя на ребенка, который заполонил собой весь дом, и на мать, которая даже не подала ему ужин.

— В психушке твоя Надя. Сошла с ума. От ребенка отказалась, — ответила Регина Владимировна и побежала к малышке, которой нужно было дать укропной водички от газиков.

— В какой психушке? — не понял Сережа.

— В обычной. Она ж у тебя с придурью. Вены себе перерезала. Из-за этого и родила Леночку семимесячной. Спасибо врачам, спасли девочку. А Надя твоя невменяемая. Сразу от ребенка и отказалась. А я забрала.

— А Леночка — это кто? — спросил в ступоре Сережа.

— Дочка твоя, моя красавица, моя золотая, рыбонька моя, — запричитала над малышкой Регина Владимировна. — Ничего, мы тебя выкормим, на ножки поставим, все хорошо будет.

Сережа не поверил матери, позвонил в роддом, где ему все подтвердили — Надю перевели в психиатрическую больницу: попытка суицида, перерезала вены в душевой. Девочку забрала бабушка. Еле спасли и мать, и ребенка.

Сережа жил дома как чужой. Он так и не нашел в себе сил подойти к дочке, такой крошечной, что было страшно даже смотреть на нее, не то что брать на руки. Он смотрел на вдруг изменившуюся мать, которая не видела никого вокруг, кроме своей внучки. Сережа боялся поехать в психлечебницу и увидеть свою жену, которая настолько помутилась рассудком, что отказалась от дочери. Он не придумал ничего лучше, чем снова уехать в экспедицию, куда буквально напросился, хотя ему даже предлагали отпуск по случаю рождения дочери. Но Сережа хотел уехать, забыться, заработаться и вернуться уже тогда, когда весь этот кошмар закончится. Ему казалось, что мать даже не заметила его присутствия, как не заметила и его отъезда.

Через полгода Надя вышла из больницы. Она поехала домой, к Сереже, надеясь, что он ее ждет, встречает, беспокоится. Она так хотела с ним поговорить, все объяснить, расспросить. Но дверь ей открыла свекровь.

— Сережи нет. Я тебя в дом не пущу. Уезжай. — Регина Владимировна выставила ей на порог давно собранный чемодан с вещами.

— А дочка? — вяло спросила Надя.

— Какая дочка? Нет у тебя никакой дочки! Уезжай, я сказала.

Надя вышла с чемоданом во двор, доехала до вокзала и села в зале ожидания. Денег не было, зато на пальце было обручальное кольцо. Надя, как в тумане, вспомнила, что видела вывеску — «Ломбард». Там она заложила свое кольцо, сережки и купила билет в Тобольск. Ехала долго. В дороге ее «просифонило», как сказала ей женщина — случайная попутчица, которая и спустила ее со ступенек поезда в родном городе. Надя из-за температуры, которая держалась последние сутки и не спадала, несмотря на то что попутчица растирала ее водкой, соображала плохо. В голове крутились только слова свекрови, что у нее нет дочери. Неужели девочка умерла? Но Надя хорошо помнила, что слышала крик малышки, чувствовала, как ее положили ей на грудь. Она помнила, что родила. Что с дочкой, хоть и семимесячной, все было хорошо. Ей даже доктор сказал, что все будет хорошо. И врач в психиатрической больнице ей сказала, что дочку забрала бабушка. Неужели что-то случилось уже дома?

Надя встала, заставила себя встать с чемодана, на котором сидела уже очень долго, и пошла на остановку. Добралась до дома, где и упала на руки матери. Та зашлась, заплакала, запричитала, начала расспрашивать. Надя пыталась рассказывать про дочь, про Сережу, про Регину Владимировну, про психушку, и было непонятно, то ли она бредит, то ли говорит правду. Пришлось вызвать врача, и Надю опять положили в больницу, на этот раз с воспалением легких.

Надя просыпалась утром и уже не помнила, где она — то ли в роддоме, то ли в психушке, то ли в Москве, то ли уже дома. На попытки вспомнить, восстановить в памяти хоть какие-то детали у нее уходили все силы, и она опять забывалась в мутном сне. Она открывала глаза и видела перед собой маму, которая сидела рядом и плакала. Иногда ей казалось, что на месте мамы сидит Регина Владимировна и говорит, что у нее, Нади, больше нет дочери и что Сережа нашел себе другую женщину. Тогда Надя начинала всхлипывать, вздрагивать, метаться по кровати так, что приходилось звать медсестру. Наде вкалывали успокоительное, и она затихала, а когда просыпалась вновь, то видела папу, который гладил ее по руке. А ей казалось, что это Сережа, и она опять начинала стонать и плакать, и опять приходилось звать медсестру. Та говорила Надиным родителям, что их дочь все-таки придется перевести в психиатрическое отделение.