Михаил Мамаев - Месть негодяя

Час ночи. Вставать в семь, а заснуть не получается — духота и проспект грохочет! В надежде спастись от шума, закрываю окно и снова тщетно пытаюсь спать. Для меня одна из картинок Ада — это духота и грохот навсегда, без права обжаловать или сбежать! Если не иметь возможности сбежать, ну, пусть, самой невероятной, самой призрачной, но все-таки перспективы рвануть в сторону, за турникеты или флажки, то я не знаю, как тогда вообще жить дальше… Успокаивает лишь, что если хочешь поймать акулу, надо пустить в воду кровь. Бессонница — это, конечно еще не кровь, но и такая малая жертва сойдет для начала охоты за большой хищной рыбой под названием «Моя Роль»… Какой же я все-таки язычник!..

Вокруг — желтая темнота. Желтый свет фонарей пронизывает желтые горизонтальные жалюзи. Зажмуриваюсь, представляю море, берег, раскаленный желтый песок, в желтой дали — желтые плавники виндсерфингов… Слышу женские голоса, журчание смеха, цокот каблучков. Неужели, это уже сон? Как бы не так — все еще быль! Знает мои слабости и делает все, чтобы не ускользнул в небыль — сон, это же небыль, разве нет?! Конечно, встаю, конечно, подхожу к окну, конечно, подглядываю сквозь жалюзи. Три красотки выскользнули из подъезда. Одна — высокая блондинка. Что-то громко рассказывает, хохочет, размахивает руками и виляет бедрами, как будто заигрывает с демонами темноты. Зажигает, короче! В движениях что-то от танца. Может, в ушах у нее крохотные наушники и в них румба? Две другие, как матовые зеркала, приглушенно отражают ее колеблющийся, как у свечи, огонь. «Почему блондинки так часто правят моим балом? — спрашиваю неизвестно, кого и неизвестно, зачем в темноте. — Сколько раз приходилось танцевать, хотя совершенно не было настроения. Под нелюбимую музыку среди матовых людей. И все ради кого-то, кого по ошибке я считал своей половинкой. Как много притаилось в темноте властных иллюзий…»

Само по себе останавливается такси. Или это заказ, или здесь по ночам такси можно остановить силой мысли! Принцессы уносятся в ночь — им надо торопиться, пока не наступил рассвет, и карета не превратилась в тыкву. Рассвет уже скоро — лето все-таки. А я ложусь на диван в гостиной. Я умею обманывать быль, притворяясь, что не собираюсь спать. Иногда помогает. Вот, и теперь помогло. Лазутчиком, наконец-то, прокрадываюсь в зону снов.

Снится, что маленький, и остался без родителей. Они не умерли, а как бы зажили новой жизнью без меня. Мол, со мной и так порядок — родился и, слава богу! Незачем тратить силы и время, тащить за уши к пятидесятым размерам костюмов и сорок четвертым размерам ботинок… Я — чужой.

Захотелось проснуться. Но это не просто, когда с трудом заснул, и мозг помнит, что надо успеть выспаться перед ранним подъемом — просыпаешься снова и снова, но все это во сне, цепляешься за детали, путаешься, отражаясь в бесчисленных кривых зеркалах, как герои Орсона Уэллса… А потом я подумал во сне, что это даже хорошо — быть посторонним. Если со мной что-то случится, например, погибну на войне, сяду надолго в тюрьму или улечу в космос и не смогу вернуться, никто не будет обо мне горевать. А заставлять горевать тех, кого любишь — это, по-моему, худшее, что может случиться с человеком, ну, после потери способности любить, конечно…

Будильник поставлен на семь. Но полседьмого под окнами уже рвут воздух быстрокрылые автомобили, под землей, в туннелях, бьют копытом нетерпеливые электрички метро, в небе гудят, заходя на посадку, бумажные самолетики моего детства… Это еще не явь, но уже и не сон!

Встаю с квадратной головой. Цепляясь за шкафы и стены торчащими из висков невидимыми углами, ковыляю в ванную. Принимаю горячий душ — фыркаю и насвистываю. Когда фыркаешь или насвистываешь, мир вокруг улыбается. А это всегда не плохо! Но горячая вода в колонке, как все хорошее, быстро заканчивается — мне, с моим знанием темных сторон этой светлой жизни следовало бы предвидеть. Чертыхаясь, смываю мыльную пену холодной водой и, чтобы согреться, изо всех сил растираюсь полотенцем.

Пью кофе, присев в гостиной на широкий подоконник, считаю полосы движения под окном. Одна, две, три… Восемь. Четыре в одну и, соответственно, в другую. Эти восемь теперь будут гудеть в моей голове до зимы. Неужели я к этому смогу привыкнуть?! И как мне это поможет в работе над ролью? Нет, надо с этой квартиры валить — пусть будут какие-то другие испытания!

Заливаю кипятком два пакетика быстрой каши. Вчера девушка в магазине внизу сказала, что это обычная каша — не в пакетиках. Я просил ее дать мне обычную — не люблю я всего этого мелко фасованного, одноразового, рассчитанного на среднестатистические потребности среднестатистических потребителей. Обманула! Даже продавщицы здесь настроены против меня. С кем же я буду заниматься коротким дружеским сексом — единственно возможным сексом в бою?!