Павел Хюлле - Тайная вечеря

— Знаете, что случилось? Матеуш арестован! В собственной мастерской! Три часа назад… Его только что отпустили! Он мчится на такси, если можно «мчаться» при сегодняшних пробках.

Все недоуменно уставились на ксендза Кшиштофа.

А я догадывался, что могло случиться. После утреннего теракта полиция открыла «горячую линию»; не преминув этим воспользоваться, соседи Матеуша, Зеленеки, вероятно, сообщили, что над их головой, в квартире номер три, происходит нечто подозрительное. Донос, видимо, прозвучал правдоподобно: в мастерскую ворвалась антитеррористическая команда, не слушая объяснений, надела на Матеуша наручники и отвезла в полицейский участок. Только после предварительного допроса и переговоров по телефону с ректором Академии его отпустили — разумеется, и не подумав извиниться.

— Просто невероятно, — закончил свой рассказ ксендз Неналтовский. — У него несколько раз спрашивали, где он хранит взрывчатые материалы. Представляете?

— Точь-в-точь как при военном положении, — хмуро произнес скульптор Мачей Кужава. — Только тогда начинали бить еще до всяких допросов.

— Все как всегда, — добавил с меланхолической усмешкой профессор Януш Цитринский. — Террористы спокойно улетают, а задерживают совершенно случайных людей.

— Куда улетают, откуда улетают? — встревожился Мариан Малкович, адъюнкт на кафедре психопатологии. — Может, их надо задержать?!

— Спроси у кого-нибудь другого. Да куда угодно могут улететь, — Цитринский пожал плечами. — Например, во Франкфурт, а оттуда в Дубай…

И тут в зал вошел ксендз Монсиньоре. В этот момент как раз зажегся яркий мертвенно-белый свет, и, когда преподобный поднялся на сцену, его белоснежная сутана стала еще белее — под стать одеждам Христа на Горе Преображения. Эффект, ясное дело, был незапланированный и длился лишь несколько секунд, но впечатление произвел ошеломительное. Такого гостя никто из присутствующих уж точно не ожидал. Я увидел, как Семашко наклоняется к уху Бердо, а тот согласно кивает, — вероятно, вспомнили, какую речь Инженер произнес в кафе по мобильному телефону. Левада, сжав зубы, направился к Авистовскому, который, словно бы демонстративно, отошел в дальний угол, где стояло ведро с водой и окурками, и закурил сигарету.

— Слишком много света, — сказал Монсиньоре, останавливаясь посреди сцены. — Кончайте слепить!

А когда осветитель передвинул рычажок почти до упора и мы остались чуть ли не в полной темноте, если не считать маленьких лампочек рампы, в зал вошли два молодца, позвякивая двадцатью четырьмя бутылками вина в четырех картонных коробках.

— На стол, — скомандовал шеф. — Сколько это может занять времени?

Свет загорелся — уже не такой яркий.

Вопрос был адресован всем и никому конкретно.

Неловкое молчание наконец прервал Януш Цитринский, который любезно объяснил:

— Это никому не известно. Мы ждем только Матеуша.

— А, этого… художника. — Ксендз Монсиньоре подошел к профессору. — А что он до сих пор рисовал?

— В основном голых баб, — выпалил скульптор Кужава в пространство. — Святых только по большим праздникам.

В воздухе повисло неприятное напряжение: разговор не клеился, а ждать Матеуша можно было еще долго.

Фотограф решил разрядить обстановку: расставил стулья по одной стороне стола и попросил всех сесть — где кому захочется.

— А кто кем будет? — спросил ксендз Монсиньоре. — Это еще не решено?

— Решено, — ответил Ежи Зайонц. — Каждый останется собой.

— Никто не знает, кем будет в этом воплощении, — Семашко заметно оживился. — Ваше преподобие не верит в переселение душ? В реинкарнацию? Я, например, считаю, что в предыдущей жизни был жрецом бога Ра в Мемфисе.

— Послушайте, послушайте. — Только сейчас я заметил в ухе психопатолога микронаушник: вероятно, он все время слушал новости. — Нашли террориста, он сам пришел с повинной! Слышите? Потрясающе! Анонимный алкоголик Анджей К. явился в полицию. Утверждает, что не пьет уже двадцать лет, и лица несчастных пьянчуг в ночных магазинах, а также тамошний специфический запах, смрад падения — так он это назвал — преследовали его все годы абстиненции, ну и в конце концов он решил действовать. Все станции передают! Допрос продолжается.

— Это арабы, — сказал ксендз Монсиньоре. — Какой там алкоголик, чепуха! Наш бы такого не сделал.

— Даже у бывшего алкоголика, — Бердо посмотрел в сторону белой сутаны, — должны были быть сообщники. Об этом ничего не говорят? — обратился он к Малковичу.