Доминик Ногез - Бальзамировщик - Жизнь одного маньяка

— Он к тебе присоединится! — ответил я с апломбом, удивившим меня самого. — У тебя есть билет на самолет?

Я взял все в свои руки. Итак, когда я через какое-то время вернулся с новым билетом на поезд «Оксерр — Париж» и билетом на самолет «Париж — Ливерпуль», вылетающий в тот же день, то с законной гордостью объявил Филиберу, который тем временем вернулся домой и сам открыл мне дверь:

— Все уладилось!

И произнес уже громче, так, чтобы услышала Прюн, и в то же время подмигивая Филиберу:

— А ты к ней прилетишь на следующей неделе!

Теперь, по прошествии времени, я не слишком горжусь своим тогдашним цинизмом — если можно назвать подобным словом мою всегдашнюю пагубную манию оказывать услуги другим. Если бы я в этой ситуации, как и в двух-трех других, предоставил событиям идти своим чередом, то, может быть, и смог бы предотвратить пусть не все, но значительную долю тех несчастий, которые в итоге произошли с моими близкими в 2003 году. Так может причинить вред тот, кто вмешивается непрошеным в дела других и разрушает их благополучие.

Однако на тот момент мое вмешательство показалось всем благоприятным: Прюн отправилась на стажировку (в результате у нее появился — во всяком случае, по телефону, — ужасный акцент кокни); Филибер смог избавиться от нее (потому что, отправив ему два десятка SMS одну трагичнее другой, она сообщила, что познакомилась в Ливерпуле с одним «типом» из Леваллуа-Перре и что она его «просто по-свински обожает»); Дюперроны простили блудную дочь (чье «досрочное» письмо легко было объяснить похвальным желанием их успокоить). Единственной печальной нотой во всем этом было то, что Прюн больше никогда не появилась в Оксерре живой.

По крайней мере, я немного отдалил тот момент, когда она появилась в списке исчезнувших (на сей раз по-настоящему) в департаменте Йонны, что вызвало тот же отклик, что и газетные публикации 1990-х, когда пресса писала о жертвах Эмиля Луи (находившегося сейчас в заключении на строгом режиме). «Исчезла», «Исчезли», «Исчезновение», как заметил в Палэ-Бурбон депутат-социалист на встрече с министром внутренних дел, эти слова приклеились к нашему городку столь же прочно, как гомеровские эпитеты — к героям Троянской войны, и превратили его, словно Оран в «Чуме» Камю, [102] Имеется в виду антифашистский роман-притча писателя-философа Альбера Камю (1913–1966), лауреата Нобелевской премии 1957 г., участника Сопротивления. — Примеч. ред. в некое метафизическое место, где разыгралась величайшая трагедия. Разве что трагедия в нашем случае приобрела оттенок трагикомедии, как это уже можно было заметить в случае с мясником.

Тем временем жизнь в нашем квартале вошла в привычную колею. В особенности у Бальзамировщика дела пошли намного лучше. Хотя в этот период из-за страшной жары он был перегружен работой, но все равно находил возможность встречаться со своим другом чуть ли не каждый вечер. Они казались настоящей семейной парой. Во всяком случае, я никогда не видел мсье Леонара более счастливым. Доказательство тому я получил в субботу днем, когда он, будучи один дома, окликнул меня из окна и спросил, не хочу ли я вечером зайти к нему. (Это было внове, хотя и вполне объяснялось летней жарой — мы все жили с открытыми настежь окнами, так что Бальзамировщик теперь хоть иногда высовывал нос наружу и даже разговаривал с нами через двор.)

Я позвонил в его дверь около шести вечера. Он смотрел по видео какую-то кассету.

— Я сделал эту запись несколько лет назад. Это какой-то американский режиссер… точнее, он родился в Литве — Мекас… [103] Братья Мекасы — Йонас и Адольфас — американские кинорежиссеры-авангардисты, родом из Литвы. Непонятно, правда, о ком именно из братьев идет речь. — Примеч. ред.

— Я никогда не видел его фильмов, но он говорит о вещах, достаточно…

Он замолчал, так и не подобрав подходящего слова. Но, должно быть, оно было очень лестным, потому что он отмотал запись назад, нажав кнопку пульта, чтобы я ничего не пропустил. Человек примерно лет семидесяти с хитроватыми глазами говорил на ломаном английском, простыми, довольно медленными фразами, о фильме, который он назвал «Еще не потерянный рай». Внизу шли французские субтитры: «Нет, рай еще не потерян… Во всех моих фильмах я прославляю те моменты жизни, когда люди по-настоящему счастливы, красивы, с энергичными, выразительными лицами». Для него именно это и был рай, земной рай, сшитый из лоскутков, который отдалял, пусть ненамного, окончательное погружение человечества в небытие.