Доминик Ногез - Бальзамировщик - Жизнь одного маньяка

К счастью, скарабей оказался мне по карману (цена была примерно как гонорар за неделю плодотворной работы).

Эглантина не сняла колье даже в постели, и маленький округлый кулон оставался прохладным между нашими разгоряченными телами. Мы добрались до кровати в величайшей спешке и были полны решимости не покидать ее до завтрашнего утра. Однако сейчас было только восемь вечера — я понял это, когда телефон, который я забыл отключить, затрезвонил, заставив нас обоих подпрыгнуть. Мы притворились, что ничего не слышим, но проклятый аппарат через десять минут снова зазвонил. В это время Эглантина, сидя на корточках над моими бедрами, нежно проводила золотым скарабеем вдоль моего члена, как это делают дети, играющие с машинками. Но дело было даже не в этом — я не знаю ничего ужаснее телефонного звонка в минуты постельных развлечений. (Разве что скрип мела по зеленой, то есть черной, но выцветшей и истертой школьной доске; или пронзительные завывания муэдзинов в мусульманских городах в пять утра, когда только успеешь заснуть; или укус сколопендры в летнем Киото.)

Сколопендрой оказался мсье Леонар. Он еще раз принес мне свои извинения за несостоявшееся интервью и выразил готовность ответить на мои вопросы.

— Прямо сейчас?

— Да, если это вас устраивает.

Он явно был «совой» — оживлялся ближе к вечеру. Мне стоило некоторого труда уклониться от встречи (тем более что, как я догадался, он позвонил потому, что увидел в моих окнах свет, и не мог понять, почему я не беру трубку). Наконец мы договорились встретиться завтра в пять вечера, в «Медовом пироге», возле городского почтамта.

Когда я снова улегся рядом с Эглантиной, изящный овал ее лица оказался прямо у меня перед глазами — ее ресницы были опущены, а хорошенькие губки, достаточно полные, чтобы применить к ним эпитет «пухлые», продолжали хранить форму улыбки, даже когда она, слегка разомкнув их, прошептала:

— Я сегодня днем видела твоего Бальзамировщика в «Примавере». Я уж не знаю, что с ним случилось, но под глазом у него был здоровенный фингал. Он был с молодым человеком, и, кажется, настолько им увлечен, что почти ничего не ел. Его порцию «ригатони» унесли нетронутой.

— Очевидно, это не просто так!

— Я была с Анной, и она мне рассказывала о своих проблемах с дружком, студентом-медиком. Она меня совсем заболтала! Их столик был у нее за спиной, и поэтому я могла рассматривать их в свое удовольствие, делая вид, что слушаю. Надо сказать, спутник Бальзамировщика был весьма хорош собой! Азиат, спортивного типа, шикарно одет. Что-то вроде банкира или предпринимателя международного масштаба.

Я не удержался и прошептал, словно про себя:

— А я-то думал, он предпочитает арабов!

— Почему?

— Да так. Спокойной ночи.

Однако это осталось лишь пожеланием. Я задремал, но вскоре почувствовал, как прохладный золотой скарабей скользит по моей груди. В эту ночь мы почти не спали — ни Эглантина, ни скарабей, ни я.

Разбудил нас телефонный звонок библиотекаря. Было чуть больше девяти. Будильник не прозвонил (по той простой причине, что ни один из нас не подумал его завести). «Ну что я за тупица!» — воскликнула Эглантина и бросилась в ванную.

Оказалось, мои справки готовы и я могу за ними заехать. Но когда я прибыл, незадолго до обеденного перерыва, Жан Моравски был занят. Вооружившись двумя томами «Универсальной энциклопедии» и «Сборником фразеологизмов» Клода Дюнетона, я не глядя уселся за ближайший стол и попытался с их помощью прояснить серьезный вопрос об упоминании верхней прокладки цилиндра в качестве поэтической метафоры. Напрасно. Ибо, как я вскоре обнаружил, напротив меня сидел уже знакомый старик, чьи регулярные похохатывания меня отвлекали. Любопытно, что книга, которая вызывала у него такие вспышки веселья, была та же, что и в прошлый раз — in quarto в темном переплете, и другие книги, стопкой лежавшие перед ним, тоже, судя по всему, были те же самые.

Но неожиданно рядом со мной возник библиотекарь, прервав мои наблюдения.

— Пойдемте со мной, — возбужденно зашептал он, — у меня для вас кое-что есть!

Едва лишь мы вошли в его кабинет, он сунул мне под нос ксерокопию, при виде которой меня едва не стошнило. Помимо моих прочих слабостей, я страдаю арахнофобией. А сейчас передо мной была статья, иллюстрированная фотографиями многочисленных разновидностей пауков.

— Вот вам еще один «первый раз». Этого еще не было, но скоро будет: коза-паук!

Присмотревшись получше, я увидел и изображения коз. Опыты канадского биотехнолога, как пояснялось в статье, дают возможность получать шелковую нить из козьего молока! Ученому, этому новоявленному Франкенштейну, экспериментировавшему с парой рогатых травоядных, оказалось достаточно ввести ген протеина паучьей нити в генотип. Мало-помалу молочные железы потомства начали вырабатывать тонкую серебристо-серую нить, похожую на те, которыми пауки оплетают наши чердаки и подвалы, но гораздо длиннее и прочнее, чем любое волокно растительного, животного или искусственного происхождения. Таким образом, паучья нить, благодаря козьему племени, становится текстильным сырьем будущего!