Анна Борисова - Vremena goda

– У меня есть знакомый моряк. Тоже в доме ветеранов живет. Не в таком, конечно, – сказала Вера. – А что такое… вот эти все аббревиатуры?

– Комитет защиты мира, Союз советских обществ дружбы. Что, и ВЦСПС не знаешь? Эх, племя молодое, незнакомое. Короче, занимался я международной солидарностью трудящихся. Важное дело. Стратегическое. Было время, оказывали мы поддержку рабочему классу во всем мире. У самих, как говорится, в брюхе щелкало, а помогали. Теперешние наши вожди только пыжатся, про великую Россию болтают. А нет никакой великой России. Вот Советский Союз был великий. Треть мира Москву слушала, от Бранденбургских ворот до Африки. Нынче весь наш лагерь – Абхазия с Южной Осетией. И те фордыбачат.

– А зачем нужно, чтобы Африка слушала Москву? – спросила Вера. Не для спора, она со стариками никогда по политическим вопросам не полемизировала. У каждого свое кредо и своя правда. Если человек горячо рассказывает про свои убеждения, это всегда интересно.

– Такая у нас страна, Верочка. Исторически, энергетически, духовно. Одно слово: держава. Миссия всякой державы – собирать вокруг себя народы. Не сосать из них соки, а питать своей кровью. Мы, Советский Союз, так всегда и делали. А когда отступились, то утратили право называться державой.

Интересный человек этот Ухватов. С какой силой говорит – заслушаешься. Всё-таки у меня самая лучшая профессия на свете, подумала Вера.

– Полтысячелетия наши предки Третий Рим строили, – горячо и серьезно втолковывал ей бывший полковник госбезопасности. – Хорошо ли, плохо ли, но с полной отдачей. Не жалея живота своего. Православие-самодержавие или социализм-коммунизм – неважно, как называется идеология. Суть в том, через какую точку проходит силовая ось мира. Вокруг какого стержня земля вертится. Две трагические потери у нас в двадцатом веке случились. Два удара, от которых всё рухнуло.

Вера попробовала угадать, что он имеет в виду. Революцию? Вряд ли. Он ведь за СССР. Горбачева? Но при чем тогда «трагическая потеря»?

– Какие два удара?

– Убийство Петра Аркадьевича Столыпина и смерть Юрия Владимировича Андропова. – Ухватов вздохнул. – Если б Столыпин в 1911 году не погиб, нам не пришлось бы производить капитальный ремонт государства, полную его перенастройку. Такой кровью, такими жертвами. А с Юрием Владимировичем… Эх, сколько надежд с ним было связано! Только начал он счищать с нашего днища всю налипшую грязь, гнилые водоросли – всякий корабль обрастает в долгом плавании дрянью – и на́ тебе. Год всего у штурвала простоял. А потом началось… Слабые, мягкожопые столпились на капитанском мостике, застрекотали, забазарили, переругались и вмазались-таки в рифы… Я быстро всё понял. Ушел в отставку, когда Горбач, иуда, объявил про уход из Афганистана. А между прочим, Верочка, был я уже на генеральской должности. М-да… Через пять лет в органах вообще никого из старой гвардии не осталось. Настало время лавочников в погонах…

Валерий Николаевич вдруг остановился. Навстречу по дорожке медленно и важно двигалась полная женщина в кожаном плаще и больших темных очках. Из-под голубоватого завитка тщательно уложенных волос сверкнула золотом увесистая серьга. Хоть дама, в отличие от Ухватова, была без мундира и советских орденов, ее национальная принадлежность никаких сомнений не вызывала.

– О, еще один обломок кораблекрушения дрейфует, – шепнул Ухватов. – Вот такие, как эта мадам, державу и потопили. На дачу с теплым сортиром променяли. Как у Багрицкого: «От мягкого хлеба и белой жены мы бледною немочью заражены». Пойду я, Верочка. Меня от коровы этой блевать тянет. Увидимся.

Шутливо вскинув ладонь к козырьку, полковник свернул к фонтану. А Вера улыбнулась приближающейся старухе. Возраст: семьдесят семь – семьдесят восемь. Одышка, походка артритическая, цвет лица пастозный.

– Здравствуйте. Меня зовут Вера Коробейщикова. Я приехала на стажировку.

– Из Прибалтики? В обслугу? – непонятно спросила та. Удивительная манера смотреть на людей: сверху вниз, хоть сама на полголовы ниже. Возможно, какая-то проблема с шейным отделом позвоночника. – Ну, старайся, старайся. Поменьше тут хвостом верти. А то знаю я вас. Чуть оглядитесь – и шмыг замуж за француза. Неохота вам за пожилыми людьми ухаживать.

– Мне как раз охота. Я врач-гериатр. Из Москвы.

– Врач? – Дама покачала головой. – Представляю себе. Кидают на пенсионеров кого не жалко. Врач! Тебе сколько лет, милая?

– Двадцать пять. Почти.