Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

— Опять он! — пробормотал Павлик Краснов.

Орина закусила губу: и занесло же их сюда… На этот раз Геша молчал. Может, спит? Ведь должен же он когда-нибудь спать?! Не сговариваясь, ребята мышками прошмыгнули мимо страшного дерева. Но крик Дресвянникова остановил их:

— Лиледарители!

Они остановились и обернулись: Геннадий висел боком — весенний сучок, все еще покрытый зеленью, выходил у него из живота. Да и сам Генка вроде как стал лиственеть: листва, точно щетина, пробивалась у него из щек, и обнаженные руки были покрыты не волосками — заостренными зелеными почками, и грудь. Дресвянников повернул к ним лицо с перекрученными, точно корни, мышцами шеи, с косящим глазом в зеленых ресницах и произнес:

— Я ждал вас! Нет, я вас искал. Долго я шел: по стерне, по дороге, по бревнам моста, вдоль реки… Мне трудно было: я совсем разучился ходить! Я вас встречал, я знал, что вы пойдете этой дорогой. Я забыл вам сказать… Это важно.

— Что же… что же ты хотел нам сказать? — спросила Крошечка, отводя взгляд: долго нельзя было смотреть в эти пронзительные черемуховые глаза.

— Ведь вы уж поняли, что это не совсем то место… даже совсем не то место, откуда вы пришли, так?

Ребята, смутившись, переглянулись: они еще не говорили про это — и одновременно кивнули.

— Не каждый может выйти отсюда. Не всякий может вернуться обратно — в нужное место. Даже если очень захочет. Есть такие, которые могут: если время еще не потеряно, если все, что им тут поручили, выполнено… Но чтобы вернуться, нужна карта… Только с помощью карты вы сможете…

Геннадий Дресвянников отвернулся от них — к реке, они видели теперь его темный профиль, отчеканенный на золотой медали солнца.

— И… и что же это за карта? — осмелился прервать молчание Павлик Краснов.

Дресвянников, чье лицо стало восторженным, отмахиваясь от них, торопливо договорил:

— Это не обычная карта, это карта личности. У каждой личности есть своя карта. Вам нужна карта дочери Ли-ли. — И, подняв ладони, очень похожие на листья, Дресвянников приветственно замахал восходящему светилу.

— А какая она из себя, эта карта? — спросил Павлик, и вдруг приподнял левую Оринину руку и развернул ее ладонью к Генке: — Не эта ли?!

Геша, не глядя, покачал головой:

— Нет. Я не знаю… Я ведь не шулер — в чужие карты заглядывать. Я все сказал, что знаю. Дальше вы сами. Идите, вы же видите, я занят, — брюзжал висевший, — я встречаю отца. У нас разговор о наследстве… Он одарит меня всем. Всем…кроме… кроме Ли-ли! — и Геша стукнул себя кулаком в грудь: туда, где рядом с сердцем находилась фарфоровая статуэтка.

Ребята медленно уходили; Крошечка оглянулась: черемуха Дресвянникова уже почти скрылась среди пожелтевших, терявших последние листья деревьев, вот мелькнуло противоестественно зеленое облако, готовое скрыться… И вдруг Генка закричал им вслед:

— Отыщете карту — будете до-ма-а-а! Будете дома — передайте Ли-ле… я ее жду-у-у-у…

Ему ответило волчье эхо.

Ребята, оставшись одни, осмелились поглядеть в лицо один другому: они так страшно изменились за эту ночь, что при свете дня едва узнавали друг друга. Крошечка решила, что Павлик Краснов не так уж и дурен: во всяком случае, у него умное лицо, грустные с изнанки глаза, он высокий — она едва доставала ему до плеча. Правда, в лыжных шароварах, штанины которых не доходили до лодыжек, и в тесном пиджаке, рукава которого стали длиной в три четверти, — он был смешон. Крошечка закусила губу, чтоб не расхохотаться. Ее юбка тоже стала короче — но не слишком, не мешало бы еще подкоротить. Орина, замешкавшись, тайком подвернула юбку так, чтобы открылись коленки. Ей не терпелось разглядеть себя в зеркале, и она предложила Павлику заскочить к ней, дескать, раз это не их дом… как выясняется, то нужно положить сумку на место, вдруг она понадобится хозяевам, когда… если… они вернутся. Павлик Краснов внимательно поглядел на нее и кивнул, сказав, что у нее глаза горят, как будто в ней заработала мартеновская печь.

Они поднялись по крутизне обрыва: этой тропкой ходили бабушка Пелагея Ефремовна и мать Орины, когда шли полоскать белье на Постолку. Но никто им встречь не попался.

Им не удалось незамеченными проскочить в избу Крошечки — на крыльце закрытого магазина собрались Злобины; Череп, углядев идущих, заорал: «Вот она Она!» — и работяги, видать, не потерявшие надежду заполучить Орину, сбежав по ступенькам, окружили ребят и с новой силой принялись уламывать девушку. Дескать, мы ведь все заработки тебе будем отдавать, ты только представь — не одна зарплата, а семь! Любая позавидует! Сама будешь деньгами распоряжаться… Что захочешь — то и купишь! В шелках, в бархате будешь ходить! Как сыр в масле будешь кататься! Ну зачем тебе этот пацаненок рыжий?! Что тебе с него? А после мы тебя взамуж выдадим: за какого-нибудь проезжего купца. Как ведь будет хорошо! А умрешь — похороним в подвальном помещении, все честь по чести. А, Орина?