Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

А колоб, мелькая фонарным светом, разгоревшимся у него в пузе, покатился на ближайший голос и лай, и как очередной фриц ни палил в него очередями, как ни ладился рвать пес, — а и эти двое были заколоты выскочившими вилами, и закатаны внутрь прожорливого колобка.

В лесу стало заметно светлее: с верхушки высоченной сосны им было видно, как внизу, на опушке леса, раздувшийся шар окружили фрицы в рогатых касках и закидали его гранатами, при каждом попадании колоб делал так: «кереметь» — и глотал гранату. А после из шара, точно из гигантской лейки, во все стороны брызнули струи воды: немцы заорали дурными голосами и принялись кататься по земле… Овчарки, жалобно скуля, разбежались…

— Чего это они? — спросила Крошечка.

Павлик Краснов, сидевший на соседней ветке, высказал предположение:

— Может, вода-то — кипяток?!

А колоб, уложив автоматчиков на землю, принялся педантично закатывать их, одного за другим, внутрь себя. Ни одного не пропустил! После того как все враги оказались в шаре, он покатился с горы. В тишине было отчетливо слышно: при каждом подскоке на неровностях местности выходит одно и то же — кере-меть, кере-меть!

— Черная метка! — по-своему перевела Крошечка, она уж столько наслышалась за ночь незнакомых слов, что ей хотелось хоть что-нибудь сделать понятным.

А Павлик Краснов сказал, что они, пожалуй, могут слезть с дерева. Ребята кое-как сползли по смолистому стволу и, поблагодарив сосну, которая пригласила их залезать еще, побежали к Смол окурке.

Когда Орина и Павлик, вслед за прожорливым колобом, ворвались в Поселок, то застали еще одну картину боя. Давешний танк выезжал из Прокошевского проулка и поводил своим неимоверно долгим носом, точно принюхивался. И тут Злобины появились из трех мест разом: Борода с Боровом выползли из обрыва, Ломонос и Топор вывернули из-за угла дома Красновых, а Ус с Волохатым выбежали из пустующей избы лесничего Глухова — и все разом кинули в бронированного пришлеца бутылки с зажигательной смесью… Правда, кажется, особого урона не нанесли. Но танк, дымясь образовавшейся на хромомолибдене корочкой, остановился, а из окошка дома Пандоры прямиком на корму башни соскочил Череп с гидроклином, отковырнул задраенную крышку люка, закинул свою бутылку внутрь и вновь захлопнул люк.

Танк как будто вспороло изнутри — катаной броней он был жив, но все живое в нем — если оно было — горело.

А гигантский колоб, перескочив через канаву, — в которую когда-то упала Крошечка, придавленная бревном, — и сказав свое «кере-меть», покатился дальше…

— Уходите, уходите! — закричал Павлик Краснов бригаде Злобиных.

— В сторону! В сторону! — орала и Крошечка.

Сообразительные Злобины и так уж разбегались кто куда, а колоб, будто шарикоподшипник, в котором все каталось и гремело, что-то посверкивало, кто-то полаивал, а кто-то вскрикивал, — навалился на танк всей своей массой, сказал с надсадой «КЕРЕ-МЕТЬ!» и, закатав в себя фашистскую бронетехнику, — на мгновение высунулась бульба ствола, но и она пропала, — грузно покатился вниз по Прокошевскому проулку. Орина с Павликом переглянулись — и бросились за ним. Шар катился, набирая скорость и бормоча свое «кереметь», ребята бежали следом.

Внизу, за лесхозовской баней, Кереметь свернул в сторону болота, и не успели ребята десяток раз перепрыгнуть с кочки на кочку, как тяжеловес с ротой фрицев внутри, с бедолагами-псами, с немецким танком погрузился в торфяное месиво. Мелькнул свет фонарика внутри шара, осветив чье-то лицо с разверстым ртом, кулаки, пытавшиеся прорвать закругленную стенку, и ствол танка, который безостановочно палил, пытаясь пробить противотанковую мину, внутри которой вдруг оказался. Но все тщетно. Прожорливый колоб со всем содержимым быстро погружался в трясину. Скоро темные воды сошлись над ним, а на поверхность выскочили болотные пузыри, и болото сыто рыгнуло: кере-меть.

Ребята, чьи подошвы захлестнуло черной волной, повернулись и понуро побрели назад. Крошечку одно волновало: ей показалось, что женщина, которую она видела внутри шара, это… это… Нюра Абросимова, бабушка Павлика… Неужто те, кто был… убит: муж со свекровью, — ее не простили?! Но ей не хотелось говорить об этом…

И ночь наконец кончилась: из-за реки поднималось солнце в золотой рогатой каске.

…За лесхозовской баней Орина и Павлик свернули и пошли берегом реки, которая, казалось, кровоточила — так ярко разгоралась заря.

Вдруг Крошечка увидела зеленолиственную черемуху, росшую на самом краю обрыва, чьи корни с речной стороны обнажились и жалко повисли. А на дереве, лицом к реке висел… Геннадий Дресвянников.