Григорий Ряжский - Натурщица Коллонтай

Оба уроды, оба ненавистники.

Знаешь, что странно? Что не плакал он совсем, когда её уводили после приговора, Паша наш. Даже глаз себе не намочил. Помнишь, как слезу пустил, без ничего, когда мы только из Давлеканова вернулись и его застали у нас, с голым пузом и без надежд на будущее? Когда ещё мама слёзы эти собою перекрыла на ту ночь, и после этого он воспарил телом и духом?

Не забыла?

Это всё так, всё было. Но и не так. Теперь он совсем другой. Теперь он сильный и красивый. И на него спрос немалый, сама видала. И он нравится им. И ему там нравится, с ними. И мне он нравится, намного больше раньшего. Думаю, что именно поэтому я тоже не заплакала, хотя совершенно такого от себя не ждала. Её уводят на пять лет, с концами, а я дурой последней сижу, сволочью неблагодарной, и вообще не рыдаю.

Бабушка, это ужасно странно для меня, но только я ничего не могла с собой поделать тоже. Лицо руками закрыла, чтобы мама не видела, как не плачу я по ней, и так их не отпускала, пока конвой не вывел её наружу из зала обвинительного заседания.

Адвокат был у нас, бесплатный, дали по закону. Подходит, интересуется мимоходом, без особого сочувствия, даже помалу не напрягает себе наружность, чтоб прикинуться сострадальцем.

Говорит:

— Обжаловать собираемся?

Я:

— А что, можно не согласиться?

Он:

— В принципе можно, но не стоит.

Паша:

— Почему так?

Он:

— Потому что ещё добавят.

Я:

— За что?

Он:

— За нитку.

Паша:

— За какую нитку?

Он:

— За которую потянут на допрасследовании и вытянут ещё котлеты какие-нибудь с недовложением плюс продел по гречке вместо ядрицы, и комбижиры вместо стандартных жиров. Вам это надо?

Я:

— Мне не надо.

Паша:

— И мне.

Он:

— Тогда дело закрыто, спасибо всем. И передайте вашей родственнице, чтобы по возможности в самодеятельности поучаствовала и не нарушала режим. Таких обычно, как она, при пищеблоке держат. Так что поосторожней там пускай. Может, раньше выйдет.

И пошёл себе.

И мы пошли себе с Пашей.

Он в тот день на позы ушёл, не стал пропускать, хотел отвлечь себя художественной недвижимостью на вечерней смене. А я дома осталась, как обычно.

Так вот, Шуринька, про меня. Не поступила я: ни в первый заход, ни во второй — в прошлый и позапрошлый год. В первый, по совету Пашиному, шла в текстильный. Сказал мне: ткани, всё такое. Рисовать не сумеешь, так станешь набивать, по трафарету, изыскивать по природе вещей. Тут опять важна гармония и чуйка. Это он так чутьё обозвал, интуицию художника и человека. Главное, сказал, мыслить художественными образами и подсматривать, как они отображаются в живой природе: в травах, к примеру, в закатах, листопадах, небесной синеве, галечных пляжах с забытым шлёпанцем, в вывороченных из грунта корневищах, в ягодах и грибах, в бабочках и гусеницах, в скальных породах и на срез, в раздавленном помидоре, в туманах, в облачностях и когда ясно, в полевых цветочках, в детских игрушках, в следах на песке, в раскрывшихся и нераскрытых почках, в огне и пожаре, в воде и волнах, в земле и пыльной буре и даже в трамвайной остановке, как она отбрасывает тень.

Знаешь, мне понравилось, сама идея. Представила себе, как я, вооружившись фотоаппаратом ФЭД, который ты мне, наверно, когда-нибудь подаришь, подсматриваю, как устроена жизнь. Щёлкаю, мотаю, снова щёлкаю. А после перевожу нащёлканное на ткани, на рулоны. А другие покупают и шьют себе из рулонов этих вещи.

Говорит, ничего на свете нет красивей простых вещей. Представляешь? Высказывает мысль, что если половинку не очищенной от кожуры луковицы положить на низкий столик, покрытый газетой, и к ней же рядом положить треснутое крутое яйцо, например, и ещё опрокинутую вазочку с одним засохшим цветком, и распахнутый перочинный ножик, то это будет не тупой и примитивный хаос, а произведение искусства, натюрморт. И если он выложен удачно, то этим произведением можно любоваться неопределённое время, без ограничения взгляда.

Он ушёл, а я пробовала выложить, из того, что было под рукой. Лук нашла и отсекла лишнюю часть, как Микеланджело, тоже скульптор древности, нож взяла кухонный, другого у нас нет, ваза была с хрусталя, но слишком большая и единственная, её я пожалела, заменила ковшиком для яиц.

Дальше.

Яйцо сварила в том же ковшике, оно там треснуло и получилось по уму, как надо. Цветов не было никаких, я взяла искусственный, у соседей, из их постоянной коллекции. Короче, всё распределила, на газете. А вместо столика табурет.