Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

— Эй, флот, где тебя носило! По каким морям! — закричал последний в шеренге голыш, в котором Загинайло узнал лейтенанта-пограничника. — Скидай скорей с себя тряпки! По-военному! Секунду даем! Иначе нам тут всем крышка! Смерть лютая от замерзания! — лейтенант, принявшись энергично растирать себя руками и приседать, чтобы согреться, запел раздирающим душу тоскливым голосом: «В той степи глухой замерзал ямщик…»

Тут, в шеренге, были знакомые уже Загинайло и майор, и подполковник. Когда Загинайло, голый как все, присоединился к мужскому братству и замкнул шеренгу, лейтенант-пограничник, стуча железными зубами, стал ему объяснять:

— Понимаешь, у них тут такой порядок — не принимают, пока полная обойма не наберется. Чтоб аппарат зря не тратил рентгеновские лучи, а сразу всех прострелил, очередью из автомата: тра-та-та! К чертям собачьим!

Дверь в кабинет приоткрылась, свежий ледяной ветерок обдул ноги. Сильный женский голос басом скомандовал изнутри из гулкого помещения:

— По порядку номеров! Первый — вперед! Марш!

Синепузый, похожий на Буденного усач, как застоявшийся конь, ринулся внутрь кабинета. Не минуло и двух минут, как он влетел обратно в предбанник и уже натягивал на себя всю свою сбрую, брошенную в общую кучу на лавке. Он оказался капитаном по снабжению. Басистая медсестра опять скомандовала в раскрытую дверь, и к аппарату помчался второй, будто бы бегун-марафонец, перенявший эстафету. Очень скоро тем же манером призвали и Загинало к рентгеновскому аппарату. Он и замерзнуть не успел. Зараженный общей спешкой, он враскачку, неуклюже, грузен и тяжел корпусом, побежал на властный зов медсестры-флюорографички, ощущая голыми ступнями холодящие плитки серо-голубого кафеля.

— Шевелись, красавчик! — весело закричала, подбадривая его, медсестра. Это оказалась низенькая, крепенькая, как кубышка, женщина сочного возраста с непропорционально большой головой и очень крупным носастым лицом, жидкие соломенные волосы, остриженные под скобку, не совсем аккуратно, торчали клочками.

— Лезь сюда, красавчик! — приказала эта командирша в халате. — Руки на пояс! Грудь к экрану! Живот втянуть! Дышать! Не дышать! Кругом! Спиной к экрану! Дышать! Не дышать! Всё! Слезай! Результат через два часа.

Вернувшись в предбанник, Загинайло нашел там лейтенанта, который зашнуровывал свой бронированный танк-ботинок.

— Глотнул рентгенчика? — поинтересовался он. — Я думаю, дозу хапнули, как при испытании водородной бомбы. Облучили голубчиков, чтоб светились вместо семафоров. Аппарат-то старый, раздолбанный, при царе Горохе сделан, из него из всех щелей радий так и прет, я нутром учуял, даже ой как! Жжет двенадцатиперстную кишку, хоть волком вой. Ой, ой, мамочки, не иначе как язву заработал у этой змеюги с ее чертовым агрегатом! — пограничник согнулся, скорчась от боли. Загинайло не мог понять, дурит он или и вправду у него что-то с животом.

Пока Загинайло одевался как на пожар, подгоняемый старухой-регистраторшей, и слушал байки поборовшего боль в животе пограничника, в предбаннике уже набралась новая партия мужчин — жертв неумолимого обряда. Им было велено оголяться, а не мух считать. Аппарат ждать не будет.

Теперь — терапевт. Так следовало по медкарте. Загинайло и лейтенант-пограничник поднялись обратно на второй этаж, где регистратура. В коридоре у кабинета № 1 они нашли своих товарищей, с которыми побратались в рентгеновских лучах. Опять у них составилась полная обойма, восемь бойцов. Все кучей стояли в коридоре и все с вожделением взирали на закрытую дверь. Врач-терапевт Фурова (так было указано на таблице) принимать не торопилась. Грамотный, надев очки, мог бы, если это его интересует, прочитать под табличкой с номером кабинета и фамилией врача махонькую приписочку, где указан график проветриванья, то есть последняя четверть каждого часа. Сейчас как раз проветривание. Так, во всяком случае, кратко объяснила выглянувшая на настойчивый стук в дверь медсестра.

— Елена Петровна прекратит прием, если не понимаете! — пригрозила она утратившим терпение офицерам. — Проветрим и начнем.

Офицеры горячо обсуждали свои дела, горести и печали службы, у всех накипело, у каждого своя хрен-редька. Тут собрались все роды войск, армия и флот, все по тем или иным причинам выброшены за борт. Куда бедному офицеру податься? Раздался звонок, как гром, как ревун боевой тревоги, и одновременно загорелась над дверью красная сигнальная лампочка. Расшумевшиеся офицеры все как один вздрогнули и умолкли. Врач-терапевт Фурова возобновила прием. Ее кабинет вполне проветрился. К терапевту запускали по двое. По приказу медсестры раздевались с порога, чтобы не терять драгоценное время. Пока один, раздетый до пояса, сидел на стуле перед врачом, так сказать, с глазу на глаз, и та ему энергично пеленала резиной руку для измерения кровяного давления, другой, раздетый уже до трусов, но в носках, лежал, совершенно беззащитный, в углу на кушетке, в то время как медсестра, склонясь над ним, упорно щупала ему живот сильными руками и спрашивала: есть ли жалобы? Процедура проходила четко, без сучка и задоринки, минута на человека. Раздевались наперегонки. Рука в резине, груша жмется, на кушетке живот щупается, жалоб нет, здоровеньки булы. Следующая пара. За десять минут все были осмотрены. Врач и медсестра раскраснелись. Когда Загинайло, последним покидая кабинет терапевта, увидел, что медсестра бурной рукой рвет форточку для срочного внеочередного проветривания, он ничуть не удивился этому. В самом деле, воздух в кабинете от краткого пребывания тут восьми мужчин сделался чрезвычайно густ.