Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

Михаил Иванович без труда нашел контору. Здание выделялось среди прочих и стояла отдельно. Окна в решетках, как тюрьма. У входа часовой.

— Куда прешь! — злобным окриком остановил часовой. — Застрелю как собаку!

Михаила Ивановича эта угроза ничуть не устрашила.

— К Кардунову. Срочное дело, — изрек он спокойным голосом, как бы с сожалением глядя на свирепого часового. — Касается его лично. Так и доложи.

Страж, загородивший вход, подозрительным взглядом окинул посетителя.

— Ты что, старик, из тундры пришел? Карду нов в кабинете не сидит. Ищи-свищи его. На… ему на твои срочные дела. Вали отсюда, пока цел!

Михаил Иванович пошел прочь. Ясно: здесь к Кардунову не подступиться.

Владимир тем временем искал дом по адресу, где обитает Кардунов. В плащпалатке, пилотке и кирзовых сапогах, точно солдат, шагал он по тротуару, смотря номера домов. Оказалось, в глубине застройки, через пустырь. Дом пятиэтажный, новый. Перед домом, на пустыре, футбольное поле: подростки гоняют мяч, похожий на ком грязи. Найдя нужную парадную, вошел в дом. Поднялся на верхний, пятый этаж. Встал перед дверью, где жил Кардунов. Долго взирал на закрытую дверь, как будто хотел продырявить ее глазами. Если бы теперь тот гад вышел, тут бы его и порешил. Приложив ухо к двери, внимательно слушал. Ни звука, ни шевеленья. Нет дома. Тут ждать? В засаде? Хороша засада! На виду. Жильцы, лестница. Нет, тут негде. А жаль. Один на один. И баста! Может, притаился?.. Владимир опять приложил ухо к двери и прислушался. Ничего он не услышал, что говорило бы ему о присутствии там человека. Еще час стоял на страже, оставаясь в неуверенности, как быть. Потом, придерживая обрез под плащпалаткой, спустился обратно вниз и, незамеченный, покинул дом. Подростки на пустыре все еще гоняли мяч.

Антонина Степановна отыскала гостиницу. Не то что номер — яблоку негде упасть. Артисты на гастролях. Песни и пляски. Вечером в городском театре концерт. Попыталась снять комнату. На порог не пускают, как будто им предлагают арестанта укрыть. Ну хоть кружку воды дайте. И воды не дают, захлопывают перед носом дверь. Нет, жилье не найти в этом городе. Гостеприимство тут не в почете. Повернула обратно. Брела по одной из привокзальных улиц. Грязные, краснокирпичные строения вроде складов. На углу пятиэтажный дом, пустые глазницы окон. Нежилой, подлежит капремонту. Подворотня, двор-колодец. Со двора черный ход. Тяжело поднялась по лестнице. С этажа на этаж. Двери не поддаются. Только на верхнем, пятом этаже нашла незапертую квартиру. Три комнаты, коридор, кухня. Все тут перевернуто кверху дном, как после погрома. Шкафы и столы повалены, посуда разбита, обои содраны. Книги и фотографии разбросаны по полу и попраны подкованными каблуками сапог. Пристанище. Ночь-две. Лучше, чем на вокзальных лавках.

Встретились в семь, как назначено, у расписания поездов. Ни один из них не опоздал ни на минуту. Каждый рассказал о результатах своего розыска. Посовещались. Приняли единодушное решение: брать в логове. У дома подстеречь. Наскоро перекусив в буфете, отправились к месту.

На месте были уже поздно вечером. В доме горели окна. То, на пятом, темно. Не явился еще. Надо подождать. Впустить в дом, а утром, когда выйдет, встретить? Или сразу, когда к дому подойдет? Решили — сразу, тут, у дома. Нашли скамейку. Наблюдательный пункт. Круговой обзор. Не упустят, нет. Один смотрит туда, другой — туда, третий — туда. Сидели плечом к плечу, храня молчание, зорко вглядываясь в темноту наступившей ночи. Переулок, пустырь, шоссе. Безлюдно. На пустыре уже не играли в футбол. Окна гасли, дом засыпал. Пешком не ходит. На машине… В терпеливом ожидании прошло три часа. Какой-то пьянчуга, ночной бродяга, привязался к ним, спросил дозволения сесть с ними рядышком, если не помешает, покалякать по душам о житье-бытье. Потому что душа болеет, а поговорить человеку не с кем. К кому ни подойдешь — волком смотрят. А он не кто-нибудь, а капитан первого ранга, гордость и краса флота! Его каждая корабельная крыса знает! Да-да! Пусть не думают, что заливает. По правде и справедливости — ему положено адмиралом быть. А что он теперь? Выброшен за борт, как ненужная ветошка! Без дома, без семьи, живет на помойках. Он, герой Отечественной войны! Не верите, Фомы неверующие! Звездочку покажу! Нет, не покажу! Пропил, пропил золотую звездочку! За стакан водки. Дайте, братцы, на опохмел, ссудите, сколько можете, завтра опохмелиться будет нечем…

Просьбу дурно пахнущего героя-моряка удовлетворили, и он, оставив их в покое, удалился. В доме уж не горело ни одного окна. Они сидели и молчали всю ночь, ждали. Какая-то шпана, человек десять, попробовала задираться. Это их скамейка и просят слинять. Но Севрюгины и пошевелиться не подумали, как сидели, так и сидели, точно каменные. То ли глухонемые, то ли сумасшедшие. Этих троих лучше не трогать.