Юрий Алексеев - Алиса в Стране Советов

— В планетарии душно. А вот в биллиардной Бейлиса, в пивной Орлова… Кхм, к слову, там у вас на Трубной по-прежнему сырыми опилками полы протирают три раза на дню?

— Да, но вам будет достаточно, — покосился Иван на Буре.

— А сёмужка со слезой? Килечки и анчоусы всё так же под пивко хороши, а? И в кредит чистой публике по-старому отпускают?

— Не заводитесь, вы сами уже «хороши», — стоял на своём Иван. — Лицом не хуже сёмужки розовы.

— Ага, значит, дают. И без знания иностранного, без предъявления диплома… Так и не лезьте в политику, Ванечка! Срывайте эти остатние лепестки бытия, — закольцевал начатое Буре. — И пусть из всех вопросов вас заглавно тревожит, как бы не застудить в парадном предстату в пору зимней любви… Ну-с, вот и притопали…

Попутчики остановились возле тёмного переулка, где на готическом доме Буре рубцом багровел чудо-рак с неоновой кружкой в клешне.

— Не желаете? — кивнул на рака Буре. — Москворецкий омар чрезвычайно бодрит, если не пересолен.

— Вы же знаете, — отказно сказал Иван. — Завтра игра на выезде.

— Ну да, ограниченный человек, вам мало одного «режима», — проговорил с закидоном Буре. — А я, знаете, никак не могу пройти мимо родных пятен капитализма. Да-с, родных, а не родимых, как их глупцы называют. Прощайте, инфант террибль! Берегите ваши бесценные ноги, а головой подумайте: стоят ли наши Сорбонны того, чтобы потом «прослойкой» сделаться между свинаркой и пастухом?

Спьяну советы умного человека заведомо благожелательны уже в силу состояния души. Но смолоду наши уши предрасположены к сквознякам. И потому любезные наставления Каллистрата Аркадьевича лишь раздразнили в Иване дух противоречия. А чёрт на скорых копытцах только того и ждал, дежурил пакостно у порога.

Пока Буре витийствовал, консультанты с Трубной — те самые, в пыжиках — навели липучку Ерёмкина на знаменитый «Титаник» — спаренный аркой дом-коммуналку, где бесподобный Иван сам-третий на четырёх квадратных метрах ютился в многосемейном — двадцать три квартиранта на пять комнатух — несговорчивом коллективе и бесполезно точил зубы на отдельную тёмную конуру, нейтральную территорию после смерти ничьей домработницы Стеши.

Дипломатические разговоры с Ерёмкиным, естественно, состоялись на парадном трапе «Титаника», сохранившем остатки цветных стекол, причудливо отражавших «высокие стороны», и при молчаливом участии театрального гобоиста Сушкина, прикорнувшего сладким от портвейна калачиком возле нетопленой батареи.

Впоследствии Сушкин всячески утверждал, что именно он придал делу успех. И в этом была доля правды. Значительная. Пока Ерёмкин векселя раздавал: «Корпоративность… гуманитарное эгалите в рамках фратерните… мы вас испанцем сделаем… А пожелаете — так и французом…» — Сушкин ни звука не издавал, не мешал слушать. А вот когда Ерёмкин грудным голосом вскользь ввинтил: «МГИМО всё-таки вуз политический », — Сушкин головой о железо ударился, взвыл, и Иван тонкий намёк на толстые обстоятельства пролопоушил, проспал.

Так ко всем приключившимся за день случайностям добавился ещё и зевок — опасный и в далях не предсказуемый, даже если ты Колчаку не служил.

…А сон — нет же, не Сушкина, а Ивана — длился, и дикторша ВДНХ не унималась, подсадной уткой крякала:

— Вас ж-ждут, ж-ждут! Павильон Гармоничной личности! Девочка плачет и оч-чень надеется… Алиса в растерянности!

«Не поддавайся! — приказал сердцу Иван. — Тебя не касается. Мало ли девочек по стране плачут? Между прочим, приезжие обожают дочурок позвонче назвать, чтобы сопливость не так в глаза бросалась… Анжелика, Джульетта, Алиса — это чтобы платка в приданое не давать, когда вымахнет. Нет, не твоя она! Твоя нюни не распускает. Да и вообще, кто «очень надеется», тот не плачет, а злится».

По-писательски Иван, может, и правильно рассуждал. Сердце сердцем, а голова на кассу работала. Но непослушные ноги работали ещё лучше. И он сам не заметил, как очутился возле фонтана Дружбы с его пятнадцатью насвежо позлащенными девами-республиканками [7] Гипсовых девушек при фонтане «Дружба народов» некогда было шестнадцать. Но одну спилили за ликвидацией Карело-Финской ССР (прим. автора). .

Толчея здесь была ужасная. Распорядитель с повязкой кричал: «Дорогу тачанкам!» и «Держите мерзавцев!». В «мерзавцах» значились двое чудиков в тюбетейках, успевших прихватить «золотца» с девушек и теперь обтиравших на бегу о себя руки, от чего халаты их сделались наполовину ханскими.