Юрий Алексеев - Алиса в Стране Советов

— Что до папочки, так тут и соревноваться не стоит, — сказал убеждённо Котик. — В дипломатическом словаре слова «стыд» нету. И мне это, наверно, передалось, если по-честному.

— Положим, тебе, Котя, наглости было и раньше не занимать, — обронил в шутку Иван.

— Не те слова говоришь! — осерчал Котик. — То было личное озорство, шуточки «гномика», а тут всё солидно и по-семейному — все так, так и я так! Иначе много бы я от женитьбы урвал?

Официант запорожно кашлянул, выждал паузу и в раздвиг занавеса подал де-воляйчиков с розетками фрит. Но есть больше не хотелось. И Котик придумал продолжить вечер воспоминаний в загородном ресторанчике «Покровское-Стрешнево», где вознамерился откупить зал для всех однокашников, какие в Москве окажутся. Без жён, разумеется. С боевыми подругами, назло оставшейся в Париже Нинель. Из экономии или по другим причинам её в Москву не командировали. Ну, а чтобы вечеру окончательный шарм придать, Котик вдруг воспылал отправиться на Центральный рынок и загрузить машину цветами — зал оживить, обанкетить по люкс-разряду.

Кликнули могиканина. И при тарелочном, под салфетку расчёте Иван приметил, что портмоне Котика вздуто напором свежезелёной валюты, что с нашим дипломатом бывает разве когда он спешит навестить издателя левой, хиреющей газетёнки — страдальца за «правду».

— Не в этом счастье… Главное там, в Хопёрске, — замельтешил пойманно Котик, запихивая выпорхнувшую попутно плацкарту в задний карман и тужась упрятать туда же пузатый бумажник. — Сейчас не время для разговоров. Нас ждут дела. Нас ждут друзья.

Однако на выходе из ресторана их ждало нечто иное. Котиково «пежо» оказалось в глухой парковке, было стиснуто спереди-сзади двумя чёрными «Волгами». И не успел Котик рюхнуться, запустить руку в задний карман, как из машин вышли четверо ко всему безразличных и тем всеми распознаваемых манекенов, набитых невидимыми пружинами. Прохожие тут же освободили тротуар, шарахнулись на другую сторону переулка. А Котик, будто магнитами втянутый, тотчас оказался в передней «Волге». Только и видели его букле с искрой. Кратко взревели форсированные движки, и «Волги» как тать исчезли. А оставшийся «манекен», не обращая никакого внимания на Ивана, без взлома открыл дверцу «пежо», уселся за руль и тоже сгинул.

Прошла неделя. Пробежал месяц. И тишина. Котик как в воду канул. И опять по Москве поползли слухи о роковой дуэли министра-коммуниста, и о каком-то — новое дело — миллионном выигрыше Котика в Монте-Карло и деньгах, на которые он не дал-таки «лапу» наложить, утаил полностью, за что и взят «лапой» за шкирку.

И лишь два года спустя, во время Московского киношного фестиваля, куда пожаловала «енотиха», Котик чудесным образом показался из ворот Лефортово. Нестриженный. В том же букле с брусничной искрой и красивой, хоть в рамку вставляй, описью конфискованного имущества. Вот тогда причина и высветлилась. Подавшийся из Парижа в Хопёрск реэмигрант никакого водопровода, естественно, не получил, но быстро наши порядки усвоил, сообразил, что в таких оказиях надо писать жалобу Самому. Иначе воды ждать до второго пришествия. И он отписал нашему Премьеру (копия Премьеру Франции) о своих артезианских бедах с любезным, как ему мнилось, уведомлением, что верит всё-таки в советских чиновников, в их способности. Да, потому что в Париже, к примеру, обаятельный месье Долин без волокиты и каких-то там «завтра», «надысь», «намедни», обменял ему по советскому курсу валюту…

Копия из Хопёрска пришла в Париж, разумеется, быстрее, чем первопечаток в Москву. И Котик ринулся в златоглавую дело улаживать. Но… поздно. Письмо-телега из Хопёрска-таки в Москву доползла.

Крах Котика был ужасным. После тюрьмы Нинель не захотела с ним даже свидеться, не дала встретиться с сыном Олежкой. Передала Котику через своего нового мужа кое-какие парижские обноски и записку: «Вспомни картошку, Мёрзлый был прав!» Так Котик совершенно с Иваном сравнялся, с той лишь разницей, что у одного осталась литература, а у другого женщины — не подверженный никаким кризисам капитал и действительный во всех странах.

Иван с пугающей ясностью понимал, что ни Ко-ле-Шляпе, ни другому жильцу подземелья «Алиса» даром не нужна. В лучшем случае они читали фантастику и «Бюллетень по обмену жилплощади». «Алисой» могла заинтересоваться либо милиция, наложившая на люсины двери гербовую сургучину, либо кто-то из клиентуры умершей внезапной смертью машинистки.