Юрий Алексеев - Алиса в Стране Советов

Несколько мощных рук потянулось к попятившемуся Мёрзлому и, возможно, суверенная территория стала бы для него погостом.

Но тут могучая «Русь» повернулась к лодкам облезлым боком и представила к обозрению невеликие латинские буквы. Красотки тотчас прикрыли заголённые прелести и, тяжеля сердце товарищей офицеров, кинулись наутёк с руганью и колотушками по спинам лодочников:

— Atras ciego! Rusos! Sovieticos [12] Назад, слепец! Русские! Советские! !

— Куда же вы, камарады? Фройндшафт и амнистад, мать вашу так! — вскричал ас-истребитель майор Кузин, на что занозистая, по-оперному грудастая Кармен с последней перегруженной лодки заложила в свои кусачие жемчуга алый цветок, задрала короткое платьице и повернулась к Кузину без видов на приглашение, а несколько даже обидно, отпористо, хотя и было на что посмотреть, повздыхать.

И всех вздыхальщиков Мёрзлый пометил, в словарик переписал, пока Иван ершистых и ущемлённых в своём мужском достоинстве асов так успокаивал:

— Не ерепеньтесь, господа офицеры! Откуда им знать, что у вас есть доллары? Они по привычке от рубля убегают. Знают, что иначе вы расплатиться можете разве что пушками да селитрой, что в трюме лежат. До такой контрабанды девочки не доросли, господа! Пушки для них тяжеловаты.

Лётчики подуспокоились. А Ивановы словеса Мёрзлый точь-в-точь в реестрик занёс, и они потом в строку легли, когда понадобилось…

Ну, а пока в порту прибывших воинов встретила с барабанным боем синяя туча милисьянос, понацеплявших на себя кольты эпохи немого кино, и генерал Лексютин, давно обогнавший свою отправленную вплавь команду самолётом компании «Пан-Американ». После недавних проводов на Белорусском вокзале Лексютина было просто-таки не узнать. Нескладно скроенный и с припуском для живота френч на вате, делавший всех генералов в анфас похожими на комодных слоников, Лексютин сменил на колониальную гимнастёрку с закатанными рукавами и поразительно походил на удачливого плантатора, досужего, ловкого, умеющего не только из-за сто верст укрытия крикнуть «пли», но и повести за собою десант хитро, пролазно, без половинных потерь и с побайкой «Ну что, ребята, айда кокосы сбивать, заодно и лесок прочешем!».

Но вот, с кряхтением и кругами поискав опорную почву ногой, он выдавил себя из машины, высморкался, аккуратно счетвертил платочек в карман и заговорил:

— Товарищи офицеры! Сегодня священные рубежи переместились для вас на этот остров, расположенный, если не знаете, в Карибском море под носом американских испанск… экспупос… ну, да вы сами знаете. Так вот, нерушимой стеной, обороной стальной…

— Куба — си! Янки — но!! Патриа о муэрте! — дополнили перспективу горластенькие милисьянос, потрясая кремневыми пистолетами и музейными ружьями — видать, в провинцию ещё «Калашниковы» не подоспели или доверия к добровольцам пока что не было, кто же разберёт.

Майора Кузина и ещё нескольких старших офицеров генерал забрал в «кадиллак» и увёз на смотрины в посольство, а прочих поместили в автобусы и повезли прямиком в казармы.

Наскучавшись в море (да и служба в предместьях Земнорайска тоже взор разнообразием не баловала), лётчики липли к окнам и спорили, на что местность больше похожа — на Киргизию или на Кавказ. Там, где проблесками виднелось море и торчали деревья с жёсткой листвой, мнение склонялось к Кавказу, а где мелькали утлые хижины, и за машинами с визгом бежала босоногая чумазня — к Киргизии.

В предместье Гаваны домыслы лопнули, и сравнение повернулось к натуральной Америке. Сквозь запылённое краснозёмом стекло увиделась, точнее, по глазам ударила свалка битых автомобилей — чуть покорёженные, не раздетые до костей «Форды», «Шевроле» и «Фиаты», развратно брошенные владельцами. У лётчиков захватило дух: их обуревало сложное чувство, какое испытал разве что, вспомним, Данила при виде картофельных ресторанных отбросов.

— Меня бы кто схоронил на таком «кладбище», — мечтательно произнёс кто-то. — Я бы враз откопался и машину в неделю восстановил!

— Хорошо живут подъяремные! — завистливо поддержал ещё кто-то беззлобным голосом. — Метр курят, два бросают. Не то, что у нас — кури дружок, я губы обжёг.

— Стыдитесь, — в тоне нравоучения сказал Мёрзлый, — вы представители великой державы! Вы приехали сюда помогать, а не восхищаться какой-то железной помойкой.

— Дурак, — лениво ответил мечтатель. — Моего «москвичонка» на такую «помойку» и после мойки не пустят, хоть он и бегает, с пердежом, конечно.