Студент Бурденко, бывало, подробно расспрашивал тех, кто доставлял в морг трупы: где они вот этого взяли, а этот вот откуда? Даже удивлял своими вопросами деловых людей, ничему не удивлявшихся: «Ну умер, да и умер, просто, как обыкновенно, замерз под мостом. Через Ушайку. Утречком глядим, а он — тама. Под мостом. Ну, конечно, заметно был выпивши: запах сивушный и всякое такое. Городовой говорит: — Везите вы его покудова в ниверситет. Если кто из родных хватится, скажем. Тем более ни вида на жительство, ни пачпорта при нем не имеется. Пущай в таком случае послужит для науки... В другой раз не будет где попало выпивать».
Студента, бывшего семинариста, некогда готовившегося в священники, такое отношение к покойникам иной раз возмущало. К тому же не однажды бывали случаи, когда родные являлись в университетский морг уже после того, как их покойный родственник «послужил науке» и когда от него — ну буквально ничего не осталось.
Бурденко долгое время было интересно, кому же принадлежали, например, вот это предплечье или вот эта кисть руки.
И вдруг этот интерес почти исчез, вытесненный, впрочем, другим интересом — более жгучим, иначе говоря, профессиональным.
...В женской гимназии недалеко от морга с вечера играл духовой оркестр Добровольного общества пожарников. Играл очень громко, раскатисто. В женской гимназии шел веселый благотворительный бал не без участия студентов университета.
В музее с помощью особых увеличительных стекол в этот же момент показывали «Натуральные виды Венеции», и знакомый студент, заболевший ангиной, даром отдавал Бурденко свой билет в музей.
Бурденко был приглашен, кроме того,— какая честь для студента! — на пирог к профессору Пирусскому. И ведь не часто студенту выпадает удовольствие есть домашние пироги. Особенно хороши были в Сибири пироги с нельмой.
И, как нарочно, в этот же день, в этот, точнее, вечер, давала свою последнюю гастроль в Томске певица Эльза Старк, о которой так много говорили, но в прошлый раз Бурденко никак не мог попасть на ее концерт, а сегодня ему предложили опять же даром — контрамарку.
Уж всего лучше бы пойти на эту Эльзу. По всему Томску расклеены афиши с ее портретом.
Но студент Бурденко не пойдет никуда.
«Человек, поставивший перед собой крупную цель, отличается от всех остальных, не утруждающихся серьезными задачами и планами, между прочим, еще и тем, что он все время отсекает от себя частные, не главные соблазны, то есть то, что он сам считает не главным, и пресекает в самом себе посторонние помыслы или то, что он считает посторонним».
Это цитата, которую выписал в записную книжку студент Бурденко. И это теперь уже не просто цитата, а правило, которому он решил неукоснительно следовать. И следует. И будет следовать.
А кроме того, ему попался сегодня необыкновенно удачный во всех смыслах труп, на котором он хочет попытаться повторить — вот именно, попытаться повторить — одну из операций Салищева.
— Нельзя доверять врачам, изучавшим анатомию только по учебникам,— постоянно говорит профессор Салищев.— Это не врачи. Это брехуны или сверхчеловеки. А нормальный медик — это человек, прошедший через мертвецкую. И поработавший там самостоятельно и бесстрашно. И главное — самостоятельно. Понятно ли я говорю?
— Понятно,— кивал на лекции студент Бурденко, хотя профессор обращался не только к нему одному.
И вот сегодня очень хорошо, что никого нет в мертвецкой. Никто не отвлекает студента Бурденко праздными, да пусть даже не праздными вопросами. Он один в этом громадном помещении. Один среди множества обнаженных мертвых тел. Но он не думает о них, не отвлекается. Правда, что-то все время пощелкивает около него. Что-то переливается, плещет, шуршит. Шелестит бумага на одном из дальних столов. Ну и пусть шелестит.
Бурденко сожалеет только, что нет Тимофеича. Приходится самому переносить труп на удобный стол под большой лампой. А труп тяжелый, хотя человек был пожилой — лет, пожалуй, за семьдесят. Бурденко никогда не будет за семьдесят. Он всегда будет молодым. Впрочем, и об этом оп сейчас здесь, в мертвецкой, не думает. Он думает, как лучше уложить труп, чтобы можно было вскрыть бедро с левой стороны. И чтобы свет от лампы ничто не заслонял.
А музыку из женской гимназии все еще слышно. Даже удивительно, что ее так хорошо слышно здесь — почти что в подземелье. Хотя что же удивительного — тут есть отдушины и большие слуховые окна.
Гимназистки в коричневых платьях, с белыми узенькими кружевными воротничками и с пелеринками сейчас вот, в эту минуту, наверно, стайками выбегают на широкую парадную лестницу — встречают гостей.
Читать дальше