Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице

— С какой Катериной?

— С психологом Бендюговской, только это пока секрет. Ну, ты уезжаешь, все равно не разболтаешь.

— Да я бы и так не разболтал, — ответил Данилов. — И давно?

— Месяца полтора. Мы пока шифруемся, Катерина сплетен не хочет… Так что, если я куда и перееду, то скорее в Тверь, чем в Москву.

— Качественно вы маскируетесь, — одобрил Данилов. — И сам бы не подумал, и ничего не слышал. Любая разведка гордилась бы такими сотрудниками!

Электричка еще не успела набрать ход, а мысли Данилова уже переключились на Москву. Он представил себе, как сейчас приедет домой, разберет сумки, чтобы считать возвращение окончательно состоявшимся, сыграет на скрипке что-нибудь веселое, отзвонится Полянскому, затем, не торопясь, обсудит с Еленой дальнейшие жизненные планы.

«Дурак ты, однако, Вольдемар, — сказал внутренний голос. — Можно ведь было не выпендриваться, тогда бы и в тюремной больнице работать не пришлось».

— Usus est optimus magister («Опыт — лучший учитель» — лат), — вслух ответил Данилов.

Вагон был почти пуст: двое краснолицых мужиков сидели впереди Данилова у самой двери, сзади в противоположном ряду дремала, прижав к себе сумку, пожилая женщина. Поэтому реплика Данилова не привлекла ничьего внимания.

«Опыт не только учит, но и записей в трудовую книжку добавляет», — проворчал голос и умолк.

Читать не хотелось, пейзаж за окном за время многочисленных поездок туда и обратно был изучен до мелочей, да и не было ничего особенного в нем, поэтому Данилов достал мобильный и позвонил Полянскому.

— Привет, Игорь! Я возвращаюсь в Москву. Пока еще только отъехал от Монакова.

— «Возвращаются все, кроме лучших друзей,// Кроме самых любимых и преданных женщин.// Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.// Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе — еще меньше…» — изрядно фальшивя, пропел Полянский, некогда фанатевший от Высоцкого. — А я, представь себе, только что о тебе вспоминал. Надо бы, думал, хорошенько посидеть с Вовкой, так, как давно не было, поговорить по душам, вспомнить молодость…

Данилову, хорошо знавшему своего друга, нетрудно было поставить диагноз: очередное расставание с несостоявшейся спутницей жизни плавно перетекало в недолгий рефлексивно-ностальгический период.

— Ты расстался с… — Данилов замялся, припоминая имя последней девушки Полянского.

— С Линой, — подсказал Полянский. — Только я с ней не собирался расставаться… Это ее инициатива.

— Она тебя бросила? — притворно ужаснулся Данилов. — Ну она еще пожалеет об этом!

— Пока что я, — Полянский вздохнул. — К тому же все произошло так нескладно, можно сказать, ужасно.

— Она хоть жива? — уже серьезно спросил Данилов.

— Да, — пробурчал Полянский с оттенком некоего недовольства, словно и не рад был такому факту. — Она променяла меня на нашего стоматолога, лысого и плюгавого коротышку по имени Гамлет!

Сам Полянский тоже не мог похвастаться избытком волос на голове и гренадерским ростом, но Данилов гуманно не стал напоминать ему об этом.

— Все произошло, как в бульварном романе! У нее разболелся зуб. Я привел ее к нашему лучшему стоматологу, представил, как свою невесту, чтобы ей сделали корпоративную скидку…

— Не завидую я вашей конторе, — сказал Данилов. — На корпоративных скидках твоим невестам легко можно разориться!

Полянский работал врачом-диетологом в крупном медицинском центре.

— Тебе все бы шутить! — Полянский, как показалось Данилову, слегка обиделся. — А вот ты так бы смог?

— Как?

— Увести у меня любимую женщину!

— Никогда! — твердо ответил Данилов, поеживаясь при мысли о том, что какая-нибудь из пассий Полянского могла бы вызвать у него интерес. Их взгляды на женщин не совпадали по всем параметрам.

— Ну а если бы вдруг?! — настаивал Полянский. — Если бы влюбился и понял, что жить без нее не можешь?

— Я бы похоронил эту любовь в своем сердце ради нашей великой дружбы! — ответил Данилов, еле сдерживая смех.

— Врешь!

— Если серьезно, то я подождал бы, пока между вами все закончится, и тогда бы уже начал действовать. Пару месяцев-то потерпеть можно…

— А почему именно пару месяцев?

— Ну, пусть будет три или четыре, — согласился Данилов. — Дольше у тебя все равно никто не удерживался. Ты же сам сейчас ломаешь комедию, а в глубине души небось рад тому, что сплавил ее по-тихому, без разборок и эксцессов. Или я ошибаюсь?

— Ты не прав, — буркнул Полянский и отключился.