Саша Канес - Моя судьба

И еще одна вещь, найденная на том пепелище, стала талисманом нашей семьи — железный ключ от старого висячего замка. Рома, еще в младенчестве признанный врачами олигофреном, в пятнадцать лет поступил в Гарвард. Он и сейчас немного странный, замкнутый молодой человек, но при этом у него репутация компьютерного гения. У меня нет рационального объяснения произошедшим с ним переменам. Впрочем, с диагнозом «олигофрения» в свое время тоже не все обследовавшие Рому врачи соглашались. Один весьма уважаемый профессор говорил маме, что не исключает, что у Ромы лишь временная задержка в развитии и, вполне возможно, к началу полового созревания возникнут благотворные изменения.

Как бы там ни было, Рома никогда не снимает со своей шеи шнурок от ботинок, на котором подвешен найденный в Архипушкином дворе старый ключ от амбарного замка. «Это — ключ от моих мозгов!» — объясняет он смысл своего «амулета». И честно говоря, я не знаю, шутит он или нет.

Впрочем, Эйнштейна в детстве тоже считали дурачком. И Эйнштейн, как и Рома, с годами немного «выправился».

Даша стала уже совсем взрослой девицей. Я не понимаю почему, но внешне она очень похожа на Леню, которого обожает. Ко мне же у нее вечные претензии: дескать, в детстве я не уделяла ей должного внимания, бросила ее на бабушку, а сама занималась своими делами. Я не обижаюсь — во многом Даша права.

Леня переехал на Кануй и остался жить с нами. Я не стала выходить за него замуж. Во всяком случае пока. Он сделал предложение влюбившейся в него с первого взгляда юной девушке, а получил меня спустя годы с кучей детей и проблем. Я не чувствовала себя вправе ловить его на слове и попросила остаться свободным. Но, похоже, отсутствие брачного свидетельства волнует его не больше, чем меня его наличие. Леня руководит школой, построенной Большим Тао за несколько месяцев до смерти рядом с тем самым поселком, где я снимала когда-то коттедж. Леня не только нашел и привез сюда нескольких блестящих учителей, оказавшихся в России и в Израиле не у дел, но и сам взял на себя преподавание точных дисциплин. Деньги на эту школу выделил в своем завещании Большой Тао. Впрочем, надо сказать, что много средств не потребовалось. Обитатели «европейской деревни» готовы платить немалые деньги за то, чтобы их дети получали здесь образование. Тайские дети учатся бесплатно, но, разумеется, Леня отбирает самых способных из них.

Не только Даша, Тао и Линя обожают Леню — все дети и взрослые в округе полюбили его. Только мне сложно. Позорные, нелепые связи и потерянное время мешают мне чувствовать себя с любимым человеком свободно и раскованно. Более того, спим мы в разных комнатах. Мне нестерпимо стыдно за свое прошлое, а ему явно мешает то, что я слишком много знаю о его проблемах. До сих пор ни один из нас не попытался сломать «стену» между нашими спальнями, и наша ночь любви на сеновале в Крюковище и поныне остается первой и последней. Друг друга мы не хотим, а никто другой нам не нужен!

Я долгое время завидовала Лениной сестре Ольге, у которой таких проблем не было. Она вышла замуж по большой любви и чувствовала себя уверенно и спокойно, а через год развелась. При ближайшем рассмотрении ее избранник оказался законченной мразью, злобной и жадной. Мы с Олей никогда не обсуждали ее брак и не возвращались к нашему разговору, начатому еще в тюрьме Ха’Шарон. Оля со своей мамой и дочкой приезжают к нам каждую зиму. В этот раз они присоединились к общей новогодней поездке, но потом, после финских морозов, как обычно, приедут погреться на Кануй. В Израиле в декабре бывает промозгло и противно, в такую погоду Олина дочка Рашель постоянно болеет бронхитом.

Доктор Харикумар и его клиника процветают. Индус вынужден был расширить практику, пригласил на работу еще двух врачей. Один из них русский, другой — китаец. Слава богу, доктор Ли ничем не похож на кастрировавшего себя доктора Чена.

Космонавт вернулся с гор на Кануй всего полгода назад. Вселился он в свое родное бунгало уже в совершенно новом и неожиданном качестве — стал отцом семейства. Прибыл Космонавт на Кануй совершенно обескураженный и в первый же вечер позвал нас с мамой и с Леней в гости. Мы стали первыми, кого он решился познакомить с темно-коричневым маленьким тихим существом, плотно замотанным во что-то длинное и пыльное на вид. Существо звали Манешей, и было оно, судя по всему, женского пола. К самой Манеше прилагался крупный толстощекий младенец в таком же гималайском свертке. Туповато-сосредоточенное выражение на смуглом личике не оставляло никаких сомнений в отцовстве Космонавта. Молодой отец ощущал и ответственность, и неловкость одновременно. Почему-то он посчитал совершенно необходимым поведать нам незатейливые подробности своего «романа».