Евгений Попов - Арбайт. Широкое полотно

— В аэропортах можно было купить дорогое спиртное всегда, не говоря уже о еде. На железнодорожных вокзалах спиртное не продавали, но закуску можно было приобрести. Туда ночные пьяницы шли выпивать со своим спиртным припасом, их там ловили «за распивание в общественном месте» менты, которые тогда носили гордое имя «мусора».

— Забавный случай произошел в ресторане Ярославского вокзала с одним северянином-отпускником во время пересадки. В аккредитивы он не верил и довольно солидные свои отпускные затолкал в матерчатый пояс-патронташ, сшитый ему женой и спрятанный под рубаху. За соседним столиком гуляла веселая компания, которая, как ему показалось, бросала в его адрес пренебрежительные реплики. Недоразумение прояснилось, и они даже дружески сдвинули столы. Проснулся он в темноте. Пригляделся — что такое, никак опять на профиле нахожусь (он был топографом): вперед уходил ровный ряд вешек, оказавшихся, впрочем, ножками от стульев, придвинутых к ресторанной стене. Туда его и положили отдохнуть. Схватился за живот — пояса нет! Отдохнул! Прислушавшись, он услышал грохот кухонных котлов. Часы на руке оставались и показывали пять утра. Кое-как выбравшись «с профиля», он поплелся на кухню.

— А, живой, — приветствовал его повар. — Благодари Мартьяныча, он твои деньги, которыми ты вчера размахивал, забрал, а то куковал бы сейчас. Отпускник наш взял у повара телефон Мартьяныча, оказавшегося метрдотелем и жившего неподалеку, поехал к нему домой, где они «крепко посидели», и вечером продолжил свой маршрут.

— Какие добрые водились Мартьянычи при социализме! Но были и нечестные люди, таксисты, которые возили провинциалов с Ярославского на Казанский вокзал через площадь за безумную тогда сумму пять рублей.

— Да он и сам, отпускник, не промах был мужик. Заболел у него маленький сын. В те еще времена. Очередь в Филатовскую больницу, где только и могли оказать необходимую помощь, была на пять лет вперед. Не будь дураком, отбивает он туда телеграмму: «Пробираюсь Арктики больным сыном». Из Ухты! Жемчужины Севера! Через неделю прикатывает в мягком вагоне. Слабые в географии эскулапы, для них что европейская Ухта, что чукотский Певек, один черт — Арктика, приняли их без всяких разговоров.

— Уже тогда там сильно брали на лапу и причем не бутылками, а деньгами, как рассказывала мне знакомая, лечившая в Филатовской сына и тоже «без разговоров». Думаю, и ваш мужик денег дал, а то бы ему показали Арктику!

— Но исключения всё же бывали… Мне удалось поместить в 76-м году в инфекционное отделение Морозовской больницы свою трехмесячную дочь. К врачу, которая занималась только грудничками. По блату, конечно, путем многоходовой комбинации «знакомые знакомых». Это была настоящая подвижница, которая дневала и ночевала со своими детками. Вылечила мою Райку и не взяла ни копейки, хотя деньги мы ей буквально навязывали.

— Бывали, бывали… Да и сейчас, как ни странно, есть. Знаю двух-трех врачей. Одна из них, подмосковная Нина Федоровна, мне в прошлом году определила инфаркт и всё сделала, чтоб я не сдох на ходу. Звонила моим друзьям, инструктировала их.

— Может быть, Мартьяныч, которого знала вся Каланчёвка, был не такой уж добрый, а умный, потому и просидел на своем хлебном месте лет тридцать.

— Несомненно, умен был. Рассчитал свои силы и возможность того, что ухтинский мужик его может зарезать. — Ухтинские мужики, в общем-то, особой крутизной никогда не отличались. Это же бывший город-лагерь, половина сидела там, половина надзирала, остальные стучали, но дисциплину понимали все, даже неразумные «молодые специалисты».

— Для добычи спиртного существовали дежурные магазины. Я пользовался гастрономом № 2 на Смоленской. Ну, а если поздней ночью, то — в ресторан аэровокзала, или к таксистам, или к ж/д проводникам (пока поезд еще на вокзале).

— Да, ресторан на аэровокзале работал в начале семидесятых годов до трех часов ночи, но довольно короткое время, потом приходилось ездить в Шереметьево и во Внуково.

— В новом российском социуме пьяный коммунистический заведующий мог стать кем угодно, в диапазоне от бомжа до депутата Госдумы или одним из видных единороссов.

— «Единороссы», «заединщики». Еще хуже звучит, чем «креатив» и «гламур».

— Ничего, привыкнете!

— «Заединроссийщики».

— Слово «заединроссийщики» хорошее, явно симпатичнее, чем «единороссы». Нужно доложить об этом кому следует.

— Я придумал новое имя для ребенка мужского пола — Заедрос.