Юлий Крелин - Исаакские саги

Мы не имели право отказывать. Морального права. Непроходимость-то была и устранить ее возможно. Ну, в лучшем случае, еще на несколько мучительных дней продлим его существование. Именно существование, а не жизнь. В этом по-нашему и был момент истины.

Вот во время операции и произошел со мной этот антисуперменовский казус. Бывает. Я, разумеется, был весьма сконфужен и по молодости лет считал, что ныне все мои коллеги, особливо, женского пола, меня засмеют и низведут в касту ими неприкасаемых. Обидно, конечно.

Я пошел к шефу в кабинет, чтоб он продиктовал мне операцию. Для вящей деловитости, я нес подмышкой не только худенькую историю болезни, но и пухлый операционный журнал. Николай Михайлович, увидев меня, рассмеялся.

— Ну, Борис, с тобой не соскучишься. Институтка. Запашок, что-ли сковырнул тебя?

— Да не спал я уже больше двух суток.

— Гулять меньше надо.

— Да причем тут! Я с ним и возился, — и я кинул на стол историю болезни.

Шеф ухмыльнулся.

— Ну, что ты лезешь не в свои дела. Непроходимость есть? Есть. Операция формально показана? Показана. И нет тебе дела до их бреда. Ученых из другого мира никогда не надо переспоривать. Они академики, а ты даже не кандидат наук еще.

— Мужика-то жалко. Они же сами призывают врачей, ради гуманизма безнадежным больным помогать уйти из жизни.

— Да ты их больше слушай. Абстрактные восклицания. А как дело до них доходит, так все благоглупости разлетаются по воздуху. Пойдут ли они сами после к такому врачу, какого уговорят на подобный подвиг? Не бери в голову, Исаак.

— Тем более. Операция бессмысленна и только продлит мучения.

— Да тебе какое дело? Ты должен выполнять все по медицинским показаниям, а не по собственным рассуждениям. В этом деле ты машина, робот. А они имеют право настаивать. И подтверждением твоей неправильной акции — твой обморок. — Шеф опять рассмеялся. — Да еще и ночь не спать не для подруги, а для дурости. Никогда тебе, Исаак, не стать Борисом. — Тут шеф и, вовсе, зашелся от смеха. — Несмышленыш еще.

— А причем тут Исаак и Борис?

— Да ладно тебе. Тебе что? Больше всех надо?

Люди имеют право надеяться. Мы не имеем право лишать их ее, надежды. Лечат же чем-то. Пусть не доказано, не проверено, но он же все равно умирает. А ты каждой бочке затычка.

— Да мне жалко его. Мука беспросветная и мы помощники этих мук.

— Он все равно умирает. А эти люди остаются, им жить. Пусть живут с сознанием, что сделали для него все. До последнего дыхания боролись за него.

— И за его счет.

— Да его уже нет. Они просто не понимают этого. А ты всюду лезешь, норовишь свое Я показать, доказать. Мол, ты один думающий гуманист, а они все безжалостное говно. Да и мы. Всюду вы лезете?

— Кто мы?

— Да вот тот, кто Исаак, а не Борис. Умерь свой пыл. Перестаньте вы быть ферментом иного мышления. Надо стараться быть, как все.

— Ну, это мы слыхали, проходили. Про евреев все знаем…

— Да ты не думай, что я против вас, что имею. Я вот тебя люблю. С тобой работаю с удовольствием. Даже дружу. Тебе оставляю ключ от квартиры, когда в отпуск уезжаю. Да у меня знаешь сколько… Сейчас я тебе скажу, сколько у меня друзей среди ваших.

— Да откуда ж вы знаете, кто из ваших наш? Я, например, всех не знаю.

— Вот и опять ты зарываешься. Что ты на меня-то хвост поднимаешь, на шефа своего. А что ж от тебя еще ждать? Вот вы…

— Опять мы! Что вы обобщаете? И уже все ясно. А презумпция невиновности где? — я натужно рассмеялся, не зная, как себя вести и как подобную беседу с начальством тянуть. Надеялся перевести все в полу-шутку, но в то время я еще этого не умел. Молод был.

— Презумпция невиновности, милый мой, это в суде. А на следствии презумпция виновности. Иначе не было бы никакого следствия. А мы с тобой сейчас не судим, а исследуем проблему. — Шеф похохатывал. — Ну, скажи. Почему через всю историю проходит нелюбовь к вам? Вот то-то и оно.

— Это не через всю историю. Это после разногласий на почве появления мессии. У христиан он есть уже, а евреи все ждут. Религиозные дела.

— Здрасьте. А с египтянами, Вавилоном, филистимлянами… ну и так далее.

— У всех так было и со всеми. А еврейская история просто хорошо записана в Библии. У других нет, или не настолько. Да вся история заполнена неприязнью друг к другу.

— Так то страны, а то отношение к народу.

— Страны не было.

— Во все вчиняетесь, что вас уж никак не касается. Ну, вот чего ты влез в это дело. Исполняй, что тебе велят медицинские показание и установки, то есть наша хирургическая доктрина.