Юлий Крелин - Исаакские саги

Основное я уже сделал. Оставалось зашить живот. Тоже ведь не один слой, не дыру на штанах залатать. Сначала брюшину, потом слой мышц, затем апоневроз, клетчатку жировую и, наконец, кожу. Я начал шить брюшину, заранее решив, что апоневроз и все дальше отдам ребятам, а сам пойду в отделение. Но тут я обратил внимание, что сестры операционной забегали, заметались прибирая какие-то тазики, задвигая по углам аппаратуру, проверяя какие-то ведра.

— Что за аврал у вас? Что случилось?

— Комиссия санэпидстанции. Проверка. Готовимся.

— А у вас что-нибудь не так?

— Да нет. Все в порядке, да ведь комиссия — они ж обязательно захотят найти какой никакой непорядок.

— Тогда вы, ребята, зашивайте, дошивайте, а я пойду в отделение. Там тоже надо последить, подсуетиться. У нас же тоже шорох наводить будут.

Я быстренько размылся: скинул халат, фартук, помыл руки и побежал вниз, в отделение.

У нас на этаже проверяльщики еще не появлялись. Девочки уже были в курсе дела, подготовились и находились на своих постах во всеоружии. Я пошел по этажам в поисках комиссии, разузнать, как и чего ищут, на что обращают внимание.

Каждая комиссия приезжает к нам со словами: мы хотим вам помочь. Да только, кроме неприятностей от любой проверки, никогда ничего не получалось. А помощь нам, какая нужна? Дали б денег — и вся недолга. Ведь известно, что медицина наша государственная абсолютно нищая. Чем блох искать, лучше б купить антиблошинный препарат какой.

Наконец, нашелся один из деятелей эпидстанции. Он был в другом хирургическом отделении, в перевязочной. Я, разумеется, потащился туда: что ж он там смотрит?

А ему просто помощь оказывают. Панариций на левой руке. И одна из хирургов наших вскрывала его. Это хорошо — во первых, доверился, во-вторых, глядишь, и пожалеет, лишнего не напишет.

Я подошел, как старший товарищ, так сказать, одобрил действия младшего. Чего ж мне еще оставалось!

Девочка, действительно, делала все правильно и хорошо. Крестик только на цепочке свисал с шеи и почти касался области ее действий. В общем-то, представитель санитарной службы должен обращать внимание на такие погрешности и делать замечания по этому поводу. Может, ему было не до того, а может, неловко делать втык, когда его ж и оперируют. Мне тоже неловко было занудствовать. А то бы взять мне да заправить крестик ей за пазуху, за ворот, ближе к телу, на грудь, где и положено быть кресту, коль он нательный. А то ж они делают из креста нательного украшение. И с точки зрения хирургии и с позиций соблюдения религиозных правил, девочка наша неправа кругом.

Я ободрил больного проверяльщика и пошел к себе на этаж успокоенный: не будет же он пакости нам делать, когда ему по ходу дела, еще и помощь оказали.

Ан, нет. Мужик-то оказался принципиальным. В отчете о проверке записал, что в перевязочной на столе лежали продукты. В той перевязочной, где ему нарыв вскрывали, на столе — не на перевязочном столе, не на инструментальном, а так стол для всякого-якого — лежали один апельсин и одна конфета. Я их тоже видел, да, разумеется, беды в том не углядел. А он засек, да и записал.

Продукты! Ведь вот как еще написал. Можно подумать, что там мясо иль картошка лежали.

Но что написано пером, то не вырубишь, как говорится, топором. Так и пошло по начальству в инстанции. Ну и шум, естественно. Общественность больницы возмущалась написанным актом с разными не всегда справедливыми обобщениями. Народ в больнице роптал: мол, какие нынче люди пошли, ни тебе Бога в душе, ни совестливости, не знают, что такое благодарность, а лишь пакость каждый норовит сотворить. Ведь даже, если тебе и ничего хорошего не сделают, так и то нельзя на такую мелочь внимание обращать, да еще и подавать ее так! Короче, общественное недовольство побудило нашу хирургессу на акцию: когда ее больной с разрезанным пальцем позвонил и попросил назначить время перевязки, она ничтоже сумняшеся ему отказала, сказав, что первую помощь ему оказали, а дальше пусть лечится по месту жительства в поликлинике.

Когда Главный врач ее ругал за это, она с сознанием своей правоты объяснила:

— Он не нашего района. И мы не обязаны. А он вместо спасибо сподличал.

— Это его проблема! А теперь, что он нам напишет? Да и вообще! Партбилеты повыкидали, кресты нацепили, а душа осталась большевистская! Да ты хоть Евангелие прочитала? Христианка. Не христиане вы, а крестоносцы. Большевичка ты! Сказано: до семью-десятижды семь раз прощать. А ты!