Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Как, ты не помнишь? Мы встретились вчера, ты тогда только что искупался, ну?

Неф кашлянул и сплюнул. Стараче и Марио поднялись и встали по бокам Большого Луи. «Оставят они, наконец, меня в покое?» — подумал Большой Луи с гневом. Марио тихо потянул его за рукав.

— Ну, пошли, — сказал он. — Ты же видишь, он тебя не признает.

— Это мой негритос! — угрожающе настаивал Большой Луи.

— Уберите его, — сказал негр. — В котором часу вы его укладываете спать?

Большой Луи смотрел на негра и чувствовал себя несчастным: это был он, такой красивый и такой веселый в красивой соломенной шляпе. Почему он оказался таким забывчивым и неблагодарным?

— Я тебя угостил вином, — сказал он.

— Пойдем же! — повторил Марио. — Это не твой негритос: они все на одно лицо.

Большой Луи сжал кулаки и повернулся к Марио:

— Оставь меня в покое, говорю тебе! Это тебя не касается.

Марио отступил на шаг.

— Все негры похожи друг на друга, — сказал он с беспокойством.

— Марио, оставь его — он просто хам. Иди сюда! — крикнула Дэзи.

Большой Луи готов был драться, но тут открылась дверь, и появился второй негр, совсем такой же, как первый, в соломенной шляпе и розовом костюме. Он безразлично посмотрел на Большого Луи, пересек бар танцующим шагом и облокотился о стойку. Большой Луи протер глаза и поочередно посмотрел на обоих негров. Он начал смеяться.

— Можно подумать, двойняшки. — сказал он. Марио приблизился:

— Ну что, убедился?

Большой Луи сконфузился. Ему не нравились ни Стараче, ни Марио, но он чувствовал себя виноватым перед ними. Он взял их за руки.

— Я думал, что это мой негритос, — объяснил он. Негр повернулся к нему спиной и снова принялся пить.

Марио посмотрел на Стараче, затем они оба повернулись к Дэзи — та стояла, уперев руки в бедра, она их ждала. Вид у нее был не слишком миролюбивый.

— Гм! — сказал Марио.

— Гм! — сказал Стараче.

Они повернулись, каждый схватил Большого Луи за руку, и увлекли его за собой.

— Пойдем поищем твоего негритоса, — сказал Марио. Улица была узкой и пустынной, пахло капустой. Над крышами виднелись звезды. «Они все друг на друга похожи», — грустно подумал Большой Луи. Он спросил:

— А много их в Марселе?

— Кого много, приятель?

— Негритосов?

— Вообще-то много, — сказал Марио, качая головой. «Я совсем темнота», — подумал Большой Луи. «Я вам помогу, — сказал капитан, — я буду вашей камеристкой». Марио взял Большого Луи за талию, капитан взял комбинацию за бретельку, Мод не смогла удержаться от смеха: «Но вы держите ее наизнанку!» Марио наклонился вперед, он сильно сжимал талию Большого Луи и терся лицом о его живот, он говорил: «Это мой приятель, правда, Стараче, этой мой дружок, и мы любим друг друга». А Стараче молча смеялся, его голова вращалась, вращалась, его зубы блестели, это был кошмар, его голова гудела от криков и света, они его не отпустят до ночи, смех Стараче, его смуглое лицо, которое поднималось и опускалось, кунья мордочка Марио; Пьера тошнило, море поднималось и опускалось в его желудке; Большой Луи понял, что никогда не найдет своего негра, Марио его подталкивал, Стараче его тянул, негр был ангелом, а я в аду. Он сказал:

— Негр был ангелом.

Две большие слезы покатились по его щекам. Марио его подталкивал, Стараче его тянул, они повернули за угол, Пьер закрыл глаза, был только моргающий свет фонаря на мостовой и пенистое пришепетывание воды о форштевень.

Ставни закрыты, окна закрыты, пахло клопами и формалином. Старик склонился над паспортом, свеча освещала его вьющиеся седые волосы, тень от его головы покрывала весь стол. «Почему он не зажигает электричество, так он себе изведет глаза». Филипп прочистил горло: он как будто затонул в безмолвии и забвении. «Там я существую, и вообще я существую, я еще заставлю себя признать, она не могла сглотнуть, в горле у нее стоял комок, а он изумился, рука, которую он на меня поднял, повисла в воздухе и как бы отсохла, он не думал, что я способен на такое, там я только что родился, но однако я существую здесь, напротив этого седого приземистого старика с седыми усами, хоть он и совсем обо мне забыл. Здесь; здесь. Здесь я продолжаю свое монотонное существование среди слепых и глухих, я растворяюсь в тени, но там, под светом канделябра между креслом и диваном, я существую въяве, там меня принимают в расчет». Он топнул ногой, и старик поднял глаза — близорукие, суровые, слезящиеся и усталые.

— Вы были в Испании?

— Да, — сказал Филипп. — Три года назад.