Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Если я должна о себе позаботиться, — сказала она полусонно, — предупредите меня заранее.

— Не думайте об этом, — ответил Матье. — Я не негодяй.

Она промолчала. Он услышал ее сильное размеренное дыхание. Лужайка, лужайка в ночи; она дышала, как травы, как деревья; он засомневался: уж не заснула ли она? Но неловкая, полураскрытая ладонь быстро коснулась его бедра и ляжки: в крайнем случае это могло сойти за ласку. Он тихо приподнялся и скользнул на нее.

Борис резко отстранился, отбросил простыню и повернулся на бок. Лола не пошевелилась; она лежала на спине с закрытыми глазами. Борис съежился, чтобы, насколько возможно, избежать прикосновения потной простыни и тела. Лола сказала, не открывая глаз:

— Я начинаю верить, что ты меня любишь.

Он не ответил. В эту ночь через нее он любил всех женщин, герцогинь и других. Если прежде непреодолимая стыдливость удерживала его руки на плечах и груди Лолы, то теперь он ласкал ее всю: он водил повсюду губами; полуобмороки, в которые он обычно погружался посреди наслаждения и вызывавшие у него ужас, он теперь с яростью искал, единственное, чего он остерегался, — мыслей. Теперь он казался себе нечистым и оскверненным, его сердце билось на разрыв; ему это даже нравилось: в такие минуты нужно было поменьше думать. Ивиш всегда ему говорила: «Ты слишком много думаешь», и она была права. Он вдруг увидел, как в уголках закрытых глаз Лолы блестит немного влаги, получалось два маленьких озерца, уровень которых медленно поднимался с обеих сторон носа. «Это еще что?» — встрепенулся он. Уже целые сутки у него тревожно сосало под ложечкой, и у него не было настроения чем-либо умиляться.

— Дай мне носовой платок, — попросила Лола. — Он под валиком.

Лола вытерла глаза и открыла их. Она смотрела на него жестко и недоверчиво. «Что я еще такого сделал?» Но это было вовсе не то, о чем он думал: она угасающим голосом проговорила:

— Ты уедешь…

— Куда? Ах, да… Но это же не сейчас — через год.

— А что такое год?

Она настойчиво смотрела на него; он вынул руку из-под простыни и опустил челку на глаза.

— Через год война, может быть, уже кончится, — проговорил он осторожно.

— Кончится? Так я тебе и поверила: все знают, когда война начнется, но никто не знает, когда она кончится.

Ее белая рука поднялась с простыни; Лола стала ощупывать лицо Бориса, словно была слепой. Она гладила его висок и щеки, она обвела контур его ушей, кончиками пальцев ласкала его нос: ему стало неловко.

— Год — это долго, — с горечью сказал он. — Есть время подумать.

— Сразу видно, что ты ребенок. Если б ты знал, как быстро проходит год в моем возрасте.

— А я считаю, это долго, — упрямо повторил Борис.

— Значит, ты хочешь воевать?

— Не в этом дело.

Ему было не так жарко, он повернулся на спину и вытянул ноги, они натолкнулись на какую-то ткань в изножье кровати, его пижамные брюки. Глядя в потолок, он объяснил:

— Как бы то ни было, раз я должен участвовать в этой войне, пусть лучше это будет сразу, чтобы больше к этому не возвращаться.

— Ха! А я? — крикнула Лола. Она задыхающимся голосом добавила:

— Для тебя ничего не значит оставить меня, мой маленький негодяй?

— Но ведь я тебя все равно оставлю.

— Да, но как можно позже! — страстно прошептала она. — Это меня погубит. Я ведь знаю, что такой, как ты, из лени не будет мне писать по три дня, а я буду думать, что ты погиб. Ты не знаешь, что это такое.

— Ты тоже этого не знаешь. Подожди, когда это случится, тогда и будешь мучиться.

Наступило молчание, потом она сказала хриплым и злобным голосом, который он не раз уже слышал:

— Во всяком случае, не так трудно кого-то освободить от армии. Старуха знает о жизни больше, чем ты думаешь.

Он живо повернулся на бок и яростно посмотрел на нее.

— Лола, если ты это сделаешь…

— То что?

— Мы расстанемся навсегда.

Она успокоилась и со странной улыбкой сказала:

— Мне казалось, что война внушает тебе ужас? Ты ведь мне часто повторял, что ты — за мир.

— Я и теперь за мир.

— Тогда почему?…

— Это не одно и то же.

Она снова закрыла глаза, и теперь лежала совсем спокойно, но у нее было уже другое лицо: две усталые и скорбные морщины появились в уголках губ. Борис сделал над собой усилие и заговорил:

— Я против войны, потому что на дух не выношу офицерья, — примирительно продолжал он. — А простых солдат я очень люблю.

— Но ты будешь офицером. Тебя заставят.

Борис не ответил: это было слишком сложно, он сам терялся. Он ненавидел офицеров, это факт. Но с другой стороны, раз это его война, и ему уготована краткая военная карьера, то он должен стать младшим лейтенантом. «Эх! — подумал он. — Если б я мог уже быть там и проходить подготовку в учебном взводе помимо своей воли, то больше не донимал бы себя всем этим». Он резко сказал: