Ольга Карпович - Младший

Все произошло словно помимо его участия. Что ж, надо признать, он действительно предпочитал не вмешиваться, наблюдать как бы со стороны, надеясь, что все как-нибудь решится. Как сказала тогда Вера — ни к чему не привязываться, ни во что не вмешиваться, чтобы потом не было больно терять? Наверное, так и есть…

Марианна уехала сразу же, еще после свадьбы Ларисы. Они даже как-то и не попрощались толком. Тогда, после всей этой жуткой истории с Леней, все ходили словно пришибленные — сил выяснять отношения уже не было. Поэтому, когда Марианна вышла из спальни с двумя чемоданами и объявила, что уходит, он лишь пожал плечами. Уходит… Ну что ж, давно было ясно, что все идет к тому. И все-таки… Все-таки они вместе прожили двадцать лет.

— Я подготовлю документы для развода и пришлю тебе, там возни не будет, — сказала она на прощание и добавила, хмыкнув: — Нам повезло, что у нас нет детей.

«Нам повезло, что у нас нет детей… Что ж, хоть в чем-то нам повезло».

Через некоторое время к нему явился адвокат Марианны, тряс перед носом какими-то бумагами, доказывал, что кредит на «Ниссан» был взят на имя Марианны, а значит, после развода машина должна достаться ей. Сыпал какими-то выписками с банковских счетов, по которым получалось, что Алексей чуть ли не все двадцать лет брака жил за счет супруги, уговаривал не ерепениться. «Вы ведь, Алексей Владимирович, как я слышал, выгодно женитесь, хе-хе, так что чего мелочиться, отдайте экс-супруге автомобиль». Лазарев и не думал торговаться, равнодушно подписал все, что от него требовалось. Наверное, можно было судиться, отстаивать свои права, оправдываться… Однако все казалось таким муторным, утомительным, ненужным. В конце концов, проживет он без машины. Пусть леди забирает все.

Вот так он и оказался один в новой пустой квартире. Вещи из той, прежней жизни — кровать, компьютерный стол, кожаный диван, на котором спал Леня, — испуганно жались по углам незнакомого жилища. В квартире было голо, неуютно, он и сам это чувствовал. Пустая квартира, казалось, соответствовала пустоте, образовавшейся в душе после ухода Веры. А впрочем, какая разница, все равно. Он все равно только ночевал здесь. Днем крутился на студии, пытался поднять старые связи, договориться о работе над каким-нибудь проектом, по вечерам навещал Леню в больнице.

Теперь, когда открылась вся история с американским проектом, когда Лазарев узнал, как важно было для брата добиться его согласия на съемки, он чувствовал себя виноватым. Вот же олух, не понял, не разглядел, что Леня чего-то недоговаривает, темнит. Конечно, если бы он прямо сказал: «Брат, помоги мне!», он бросил бы все, ни секунды не раздумывая, полетел бы куда угодно. Но Леня, конечно, не мог этого сказать. А он не мог, не хотел задумываться. Глупость, нелепость… И ничего не поделаешь, просто такие уж они есть.

Об их последнем объяснении, открывшем неожиданно Алексею глаза на истинное отношение к нему родного брата, он предпочитал не думать. Тогда, в сердцах, вообразил себе невесть что, обозвал Леонида мерзким извращенцем. А потом, когда брат неожиданно исчез, сам испугался своих слов. Всю ночь, всю ту сумасшедшую ночь ему мерещились всякие ужасы, которые мог сотворить с собой оскорбленный братом Макеев. Потом уже, когда выяснилось, что Леонид по-настоящему болен, что ему требуется врачебная помощь, Алексей, мучаясь чувством вины, угрохал кучу денег, чтобы поместить брата в закрытую психиатрическую клинику с хорошей репутацией, где его не станут лупить ногами в живот пьяные санитары. (Легче всего, конечно, было обратиться за помощью к Вере, но пойти на это Лазарев не мог.) И теперь, после разговора с лечащим врачом, он склонен был думать, что брат заработался, издергался, подорвал здоровье постоянным приемом таблеток, пережил сильный стресс в связи с гибелью своего протеже и давлением директора киностудии. Вот его сознание и не выдержало, помутилось, заставило Леню говорить и делать невесть что. А он-то, дурак, вместо того чтобы разглядеть, что брату нужна помощь, обвинил его бог знает в чем.

Как он мог не заметить, что Леонид не в себе, что он болен? «Тебе очень легко не говорить правды», — сказал тогда брат. Что ж, он был прав. Наверно, и в самом деле никогда не хотел замечать ничего вокруг себя, слишком дорожил своей легкой, необременительной жизнью. Не хотел видеть, какие надежды возлагают на него близкие — Леня, Марианна, Вера, ребята из группы… Предпочитал делать вид, что все нормально, беспокоиться не о чем. Не замечал ничего, кроме своих желаний. Встретил, может быть, самую важную женщину в своей жизни и не смог, не захотел удержать… Что ж, вот теперь и остался ни с чем, никто больше ничего от него не ждет, не перед кем оправдываться. Свобода и независимость, черт ее подери! Брат теперь поправляется в закрытой психиатрической клинике, Марианна любезно взяла на себя тяжбу с этим америкосом, который требовал от Макеева выплаты какой-то там неустойки. Все, в общем, наладилось. Отчего же так невыносимо тоскливо на душе?