Людмила Коль - Земля от пустыни Син

— А потом?

— А потом была еще война с Японией, и меня командировали на Дальний Восток, и потом — в Корею… А уж когда все закончилось, вернулся в Москву. Ну вот стрижка и готова. Тебя каким одеколоном побрызгать? Завтра пойдем с тобой в Парк культуры на встречу ветеранов, хочешь? Может, кого-то из своих бывших ополченцев увижу…

— Может, старшину с Волховского?

— Ну, его вряд ли… Из Сибири он был…

— А орден у тебя — за самолет?

— Нет, за это ничего не дали… Трудно тогда пришлось после плена — не положено было в плен попадать… Так что я хорошо отделался, других в лагеря отправляли… Орден дали, когда временно на Волховском батальоном командовал: все атаки отбили и пулемет мой хорошо поработал. Немцы на нашем участке не прорвались.

— А этот орден за что?

— Этот — особый, корейский, за то, что после войны переводил там экономику на социалистические рельсы.

— А твои друзья — где они теперь?

— Борис с Ефимом? Жизнь разбросала… Борис в конце восьмидесятых эмигрировал в Израиль…

— Это называется репатриировался.

— Для кого-то, может, и «репатриировался», а для меня — эмигрировал. А Рывкин в Петербурге, воспоминания написал, как расчетом командовал и самолет сбил в первые месяцы войны…

— Так это же ты был!

— Ну, людям сочинять не запретишь… Написал, что сначала в лоб стрелял, а потом быстро развернул пулемет на сто восемьдесят градусов и в хвост ему. Ты попробуй разверни пулемет.

— А что, нельзя?

— Почему нельзя? Можно, конечно, но ты подумал, сколько это времени займет? Самолет за горизонт успеет уйти!..

Он помнил и ту встречу ветеранов, к которой отец готовился. Долго начищал пуговицы на кителе: разложил китель на столе, принес линейку с круглыми отверстиями, и просунув в каждое отверстие по пуговице, послюнявив палец и обмакнув в зубной порошок, сначала покрыл их смесью, тщательно круговыми движениями растер одежной щеткой и затем драил, как сапоги, пока пуговицы не заблестели ослепительно ярко и празднично.

И вот что ему еще очень хорошо запомнилось: на той встрече отец долго всматривался в лица, читал транспаранты с номерами частей, стараясь найти знакомых по фронтовой жизни. Они подошли к группе, и отец спросил: «Вы не с Волховского фронта?» Один обернулся, неприязненно глянул на его погоны и, смерив взглядом, холодно ответил: «Мы из ополчения!»

Когда они отошли, он услышал, как тот сказал, обращаясь к группе: «Вот евреи, находили тепленькое местечко: интендантом был! И думает, что воевал!»

Он ничего не сказал отцу, ничего не спросил, потому что стало жутко обидно за него. Он так и не понял, услышал ли отец эти слова. Может, и слышал — громко было сказано, но виду отец не подал и шагу не прибавил — гордый был.

Маргариту Петровну увозит «скорая». У нее начинаются боли в желудке, от которых она буквально катается по дивану. Это происходит через несколько месяцев после переезда.

Костя едет в больницу один, потому что Таня беременна, и возвращается с плохой вестью:

— У бабушки рак, метастазы, все безнадежно.

— Переезжать на новое место в таком возрасте опасно, люди с трудом привыкают… — качает головой Танина мама. В этой истории она совсем не на стороне Николая Семеновича. Но старается делать вид, что ничего не происходит.

— И, знаешь, она зовет к себе мать, — рассказывает Тане Костя, когда они остаются наедине.

— Майю Михайловну — к себе?!

— Да. Говорит, что только ее хочет видеть рядом. Она ведь знает, что скоро умрет. И сказала сегодня, что только матери доверяет ухаживать за ней. А вот как мать отреагирует на это?

Но Майя Михайловна тут же собирается в больницу.

— Я отвезу бабушке печеных яблок, — советуется она с Таней. — Она ведь ничего больше не может сейчас есть, правда?

И с тех пор Майя Михайловна регулярно ездит к Маргарите Петровне, а вечером рассказывает, как та провела день.

— В нашей семье у каждого своя биография, и все — интересные, — говорит как-то раз Костя. Он приехал из больницы после очередного посещения Маргариты Михайловны, и они с Таней сидят в кухне.

— А у кого они неинтересные? — отзывается Таня. — Просто у вас очень большая семья была. Каждый — со своей историей.

— Пожалуй, — соглашается Костя. — Но вообще если собрать все истории, получится настоящая сага о Форсайтах.

— И кто же выступает в роли Ирэн?

— Мать!

Таня иронически смотрит на него:

— Что-то я никогда не замечала у нее ничего общего с этим персонажем.