Екатерина Завершнева - Высотка

Мы с Баевым даже ухом не вели, какие же мы посторонние. Баев был кем-то вроде мэнээса, а я, наверное, лаборанткой, так как чашки у них теперь были чистые не только снаружи, а в железной тумбочке всегда имелись свежие булочки с маком.

Однако Баев, в отличие от меня, не был стопроцентно счастлив. Как-то раз, проходя мимо института и глядя на освещенное Петино окно, он сказал: зайдем или ну его? Впрочем, этот сам зайдет. Ему особого приглашения не нужно. У меня такое чувство, что нас теперь всегда будет трое.

Ты что, удивилась я, Петя свой. Хотя отдельная комната… только наша… представляешь? Ни Самсона, ни Андрюхи, ни прожигающих…

Будет, кивнул Баев, я же обещал. Дотянем до мая, а там у меня откроется новый вариант. Или у тебя. Джа даст нам все. До сих пор он вроде бы не подводил.

В один из выходных мы проснулись ближе к обеду, втроем на Самсоновом диване (Андрюха с пятницы загулял, поэтому диван и прочие радости достались нам). Петя дрых, укатанный ночными разговорами о смысле жизни, которые удалось пресечь только на рассвете, когда мы уже почти уперлись в истину лбом. Оставалось чуть-чуть поднажать и истина поддалась бы, но Баев некстати всхрапнул на своем краю дивана. Мы расхохотались, спиритуальность тут же испарилась и просветление пришлось отложить до утра.

Петя спал, я его изучала. Без очков Петино лицо выглядело милым и беспомощным, хотя с него даже во сне не сходило выражение напускной суровости («ненавижу сопли»). Кожа светлая, почти фарфоровая, без единого пятнышка, как у младенца, вынутого из ванны. Захотелось поцеловать его в нос, но Баев бы не одобрил, и я не стала. Петькины руки, которыми он обнимал подушку, заметно контрастировали со всем остальным, что было доступно для разглядывания; они казались странно рельефными, как будто чужими — голова от одного персонажа, руки от другого. Приходилось вам видеть котов как бы с пришитыми хвостами? Сам белый, гладенький, а хвост полосатый, трубой, явно пересажен от другого кота. Вот и у Петьки так.

На прошлой неделе у нас даже случился острый момент. Надела на него наушники — вот, послушай, забавная песенка:

He’s such a delicate thing,

but when he starts in the squeeze

you’d be surprised,

He doesn’t look very strong,

but when you sit on his knees

you’d be surprised.

Петька поморщился — она же не поет, а мяукает. Но зато как! — сказала я, к тому же песня-то про тебя. Ты что, не любишь Мэрилин? Я думала, все мужчины любят. Он залился краской, нахлобучил наушники мне на голову и пошел ставить чайник. Я осталась наедине со своими мыслями о том, каково сидеть у Петьки на коленях и почему это место до сих пор вакантно. Ведь Петька такой милый… все умеет… и вообще…

(Вот, опять! Опять! Рассуждай потом о дружбе между мужчиной и женщиной. Старайся быть нейтральной/ным. А моменты все равно возникают.)

Баев обнимал меня, спине было жарко, словно в постель подложили грелку. Я смотрела на Петьку и думала о том, как это здорово — втроем и без моментов, как в детском садике, где днем укладывали спать, на белые простынки, под белые одеяльца, но никто не хотел укладываться, сначала дрались подушками, потом успокаивались, по одному ныряли в сон, а там уже и полдник, самое вкусное время суток.

Что бы учудить, сказал Баев, живем семейно-келейно, двери на ночь запираем. Наконец-то выспались, но для чего? Сердце мое рвется к морю, душа хочет перемен, а тело — покушать. Что у нас есть поесть?

Ничего нет, ответила я. Зато Пашкиной заварки пруд пруди. И как это Андрюха сберег? Я вчера ходила вокруг нее, ходила, но потом не выдержала и решила посягнуть.

— Умница моя, — протянул Баев, потягиваясь. — Значит, на первое чай, на второе тоже.

— Можем спуститься вниз, перекусить в столовке, — сонно отозвался Петя. — Если ты, старый дуралей, будешь возражать, отпусти хотя бы девушку.

— А, проснулся!.. С добрым утречком, — сказал Баев. — Как спалось? Что во сне привиделось?

— Я снов не вижу, — ответил Петя, — ерунда это на постном масле. Кстати о масле — мы идем завтракать или как?

— Денег нет, — сказала я, — только на метро осталось. Поэтому разжиться бесплатным столовским хлебушком не помешало бы.

Тут Баева осенило, он сел в постели и провозгласил:

— Я все понял. Есть нечего — это раз. Покоя нам в ближайшее время здесь не будет, это два. Через несколько дней явится Самсон и разнесет эту халабуду вдребезги пополам, я цитирую, но неважно. Итого большая и малая посылка в наличии. Вывод: мы едем в Питер, там и позавтракаем. Это три. Конец сообщения.