Женя Павловская - Обще-житие (сборник)

Дела с Россией, однако, шли как-то криво, невзирая на профессионально разработанный им лично бизнес-план.

— Я приехал иметь апойнтмент с большой чиновник на министерство около точный час и день. Секретарь говорит: он нет. Уехал. Как можно? Это есть громадно нехорошо для бизнес, — горестно недоумевал Джереми.

Невзирая на такой афронт, он составил длинный и подробный проект дальнейшего делового сотрудничества на русском языке и дал мне на проверку. Вместо слова «бесплатно» везде значилось «даром». Выправленный вариант на безупречном русском канцелярите был отправлен в Москву. Для надежности и заказной почтой, и дубликат по факсу. Ответа не было. Я-то это предвидела. Но наш бизнесмен ничего не мог понять, занервничал.

— Да бросьте, Джереми, все идет по плану, забыли они или потеряли, — успокаивала я, — дело обычное. Дышите глубже — жизнь продолжается.

На самом деле не забыли и не потеряли. Месяца через полтора он принес показать ответ на превосходной глянцевой бумаге, с красными звездочками сургучных печатей. «Ваше письмо получили. Большое спасибо», — гласил текст ответа. Все.

— Что мне надо ответить? — растерялся он.

— Джереми, если вы хотите быть утонченно вежливым, ответьте: «Большое пожалуйста». Но я бы лично не тратилась на почтовые марки. Разумнее забыть, как страшный сон.

Американец, подцепивший русский вирус, долго таскает и размножает в себе эту заразу. Причем иммунитет не вырабатывается. Джереми не сдался, просто перекинул область своих интересов в менее травматическую сторону. Удумал организовать в Москве курсы по западной экономике. Его воображению рисовались соблазнительные картины: сбросивший наручники маркет, набивший пахучие бутоны сервис и неподнятая целина экономики. Изучал прессу. В связи с чем приволок мне в дом желтейшую российскую газетку буйных девяностых, специализирующуюся на сервисах ниже пояса. Я с интересом отметила отсутствие у него галстука и портфеля — процесс пошел. Одно из завлекательных объявлений гласило: «Ляська-пулеметчица. Дорого». Чего тут, кажется, не понять-то? Но столь тонкая идиоматика оказалась ему не по плечу.

— Что есть «Ляська-пулеметчица»?

— Илья лучше объяснит, — ловко спихнула я деликатную задачу на сына, к счастью, оказавшегося у меня дома. И благоразумно удалилась на кухню варить кофе. Через минуту в комнате раздался здоровый мужской хохот. Объяснил, стало быть, доходчиво.

Эволюция Джереми неслась лавинообразно, погребая под собой респектабельное прошлое. Сдав свой офис в престижном районе Бостона и разведясь с женой, он снова подался в университет. Не искал легких путей. Коварный русский язык втянул его в свою воронку. Курсовая работа оказалась по творчеству Бабеля. О корректном костюме не было больше и речи. Жертва культурного шока, Джереми отпустил вокруг лысины длинные седоватые патлы, завел себе гарвардский рябой пиджачишко с кожаными заплатами на локтях, накинутый на бурую майку. В чувстве стиля ему отказать было нельзя, рыжие сандалии на босу ногу прекрасно гармонировали с остальным. Американские врачи в таких хронических случаях вздыхают: «Привыкайте жить с этим».

Ощущая отчасти и свою вину за происшедшую метаморфозу, я покорно села объяснять, что не следует искать слово «мурло» в кратком словаре, что обращение «братишка» отнюдь не означает наличия кровного родства, а «Конармия» — это не армия коней, а неизмеримо хуже. Джереми с трудом уяснил, что такое портянки.

— Почему не одевали носки? — недоумевал он. — И вообще как эта crazy (слово «сумасшедшая» оказалось потруднее, чем Сыктывкар) банда (да? по-русски это правильно так?) победила войска правительства и союзников? Невероятно!

Как втолковать, что теория вероятности в России действует, как говорится, с точностью до наоборот. То ли искривление пространства, то ли климат такой. Не случайно именно волчеглазый русский математик Николай Лобачевский взорвал респектабельный фундамент архимедовой геометрии, явив на классических развалинах мир странный, кривой и неуютный… В тех северных широтах на неведомых дорожках имеют быть следы невиданных зверей. И всегда кто-то мятежный ищет бури на свои ягодицы. А замечательно и логично задуманные проекты непременно превращаются в такое, что и описать-то приличными словами нельзя да и совестно.

Тяжко нам с Джереми было с еврейскими рассказами. В муках вызубренная головоломная паутина русской грамматики рвалась под бешеным натиском густого и пахучего потока бабелевских метафор. Биндюжники, налетчики, проститутки и толстые торговки с Молдаванки галдели, ругались, клялись, вымогали и праздновали совсем не на том русском языке, который, как ему казалось, он выучил, прочитав два раза подряд «Барышню-крестьянку». Кто умудрился сунуть ему это задание? Зачем? Ясно же, что англосакс не может обернуться именно русским евреем, никогда в жизни не ощутит уголовника Беню Крика своим непутевым родственником, не уловит в смачной ругани содержательницы постоялого двора, хамки и спекулянтки Любки Шнейвейс интонации и словечки покойной бабули — образованной, кстати, старушки. Не захлестнет теплом сердце, когда мудрый реб Арье-Лейб, сидя на кладбищенской стене, поведет со вздохом рассказ о биндюжнике Менделе Крике: «Забудьте на время, что на носу у вас очки, а в душе осень».