Энтони Капелла - Ароматы кофе

— Ада? Ада Пинкер?

Она обернулась:

— Надо же, Роберт!

Она остановилась, а также и другая женщина рядом с ней.

— Я не предполагала вас здесь встретить.

— И я вас. Вы прибыли из Оксфорда? Эмили говорила мне, что вы замужем за тамошним профессором.

— Да. У нас там как-то нормальнее, нет такой дикости, как у вас в Лондоне. — Ада вздохнула. — Я в ужасе от всего этого.

— Я тоже. Эмили совершенно непреклонна. Подозреваю, что она предпочтет голодовку.

— Мы надеемся, что сможем ее повидать, — и Ада кивнула на свою спутницу. — Мы же все-таки одна семья.

Я повернулся к другой женщине:

— Кажется, я не имею удовольствия…

— Имеете, мистер Уоллис, — произнесла она голосом, показавшимся мне чем-то знакомым. — Хотя насчет удовольствия я сомневаюсь. Подозреваю, у вас сохранились обо мне не слишком радужные воспоминания.

Должно быть, мое лицо выразило явную растерянность, потому что Ада сказала:

— Филомена очень повзрослела с тех пор, как вы с ней виделись в последний раз.

— Боже милостивый… Лягушонок?

Юная женщина кивнула:

— Хотя теперь немногие меня так называют.

Я всмотрелся в ее лицо. И уловил лишь отголоски тех детских черт, что сохранились в памяти. Ее лягушачьи, с выпуклыми веками глаза преобразились. Вернее изменилось само лицо. И теперь глаза придавали ему необычное выражение, будто она только что проснулась.

— Я сохранила все ваши письма, — добавила Филомена. — Доводила сестер до исступления, приставала к ним: когда придет очередное. Я даже наизусть учила ваши письма.

— Весьма сомневаюсь, что их стоило перечитывать, — сказал я.

Мы шли от зала суда под гору вниз вместе с остальной толпой.

— «Можешь передать Аде, что, если хочет выйти замуж, то ей ни в коем случае не следует скалывать волосы на затылке», — процитировала Филомена. — «Здесь в этих целях принято выбивать себе парочку передних зубов, мазать бритую голову ярко-желтой краской и растленным ножом изрезывать зигзагами свой лоб. Только в этом случае вас признают красавицей и будут всегда приглашать танцевать». Вы, конечно же, помните эти свои слова?

— Боже милостивый, — пробормотал я снова. И перевел взгляд на Аду: — Неужели я был настолько бестактен? Прошу вас, простите меня!

— Не стоит извинений, — сухо сказала она. — Муж у меня этнолог, и бестактные сравнения с особями, чьи головы вымазаны ярко-желтой краской, меня уже не смущают.

У станции метро она остановилась.

— Нам в западном направлении. Дать вам знать, если узнаю что-нибудь об Эмили?

— Да, прошу вас! — Я вручил им свою визитку. — И, несмотря на печальные обстоятельства, было очень приятно снова встретиться с вами обеими.

— Взаимно, — тепло сказала Ада.

Мы обменялись рукопожатиями. Когда я пожимал одетую в перчатку руку Филомены, она сказала:

— Мне всегда было любопытно, мистер Уоллис, сочиняете ли вы еще свои нелепые стишки?

Я отрицательно покачал головой:

— Очень надеюсь, что полностью избавился от этого вздора. Правда, в последнее время столько всякого вздора исходит от нашего правительства.

— Это верно, — сказала Ада озабоченно. — Уж слишком они держатся за свои принципы. Очень надеюсь, что у Эмили все благополучно обойдется.

Камера была размером двенадцать на восемь футов, стены выкрашены серой, как внутри корабля, краской. В камере были газовая лампа, небольшое окно под самым потолком — не выглянешь, дощатая кровать и стул. На голых досках лежали две свернутые простыни и подушка. Под полкой в углу стояли два ведра с жестяными крышками. На полке — молитвенник, список правил поведения, небольшая грифельная доска и мел.

Эмили расстелила простыни на досках и стала обследовать ведра. В одном была вода, второе, очевидно, предназначалось для туалета. Подушка была набита соломой: из ткани торчали острые золотистые соломины.

Звуки гулким эхом, как в пещере, разносились по бесконечным тюремным коридорам. К Эмили издалека раскатами грома катился какой-то гул, постепенно подбираясь все ближе: клацанье дверей, голоса и шаги. Решетка на двери поднялась. Бесплотный голос произнес:

— Обед!

— Есть не буду, — сказала Эмили.

В дверном оконце появилась миска с супом. Эмили не двинулась с места. Через мгновение миска исчезла, оставив слабый запах жира и пропаренных овощей. Грохот укатился прочь. Газовая лампа со временем потухла — наверно, решила Эмили, снаружи было приспособление, чтобы надзирательница могла гасить лампу: даже в такой малости Эмили было отказано.