Олег Сивун - Brand - Поп-арт роман

Я в какие-то моменты не осознаю себя. Я себя постоянно теряю. Я чувствую себя копией самого себя. Но я не чувствую ничего общего ни с кем. Я не чувствую родства ни с одним человеком, хотя мы так похожи. Мы все слушаем одну и ту же музыку, смотрим одни и те же передачи и фильмы, носим одну и ту же одежду, пользуемся компьютерами, говорим по мобильным телефонам, но между нами нет ничего общего. Мне может кто-то понравиться, я могу даже в кого-то влюбиться, но я ни с кем не чувствую родства. Похожие люди – это самые разобщенные люди, это люди абсолютно безразличные друг к другу.

Мы способны сопереживать друг другу только посредством телевизора. Если у меня под окном кому-то отрежут голову и этого не покажут по телевизору, я буду считать это своей фантазией. Чтобы я понял трагедию человека, мне нужно, чтобы о ней рассказали по телевизору, мне нужно, чтобы эта трагедия была скопирована в сознание тысячам людей, чтобы она распределилась на всех, а не на меня одного. Если о трагедии сказали по телевизору, то это действительно важно, а все остальное мелочи.

Если мне нужна копия чего-то, я иду в Интернет или включаю Xerox. Мне не нужен никто, мне нужна машина, которая создаст мне копию. Само желание иметь копию бесконечно. Xerox не просто создал аппарат, который делает копии документов и т.п., Xerox перевел понятие «бесконечность» в материальный мир. Он его материализовал. Мы теперь можем бесконечно делать копии книг, фильмов, песен, картин, самих себя, и это будет продолжаться до тех пор, пока не закончится краска в Xerox’е, пока не перестанут издаваться книги, пока не прекратят записывать музыку и писать картины. Все это закончится тогда, когда мы все сами себя начнем ненавидеть за то, что мы не можем быть самими собой, что мы не можем быть оригиналами самих себя. Это произойдет, может быть, гораздо раньше, чем мы успеем прослушать все 15 000 песен из своего iPod’а.

Я теряю себя. Уже потерял. Я абсолютно поверхностный человек, и я копирую поверхности. Я постоянно копирую чей-то стиль, чью-то манеру разговаривать или писать, чью-то манеру одеваться, чью-то мимику и чьи-то жесты, у меня почти не осталось ничего своего. Я даже не попытался ничего своего создать, я просто переработал что-то уже имеющееся. У меня нет сил создать что-то свое. Мне слишком много всего нравится, что я вижу по телевизору, в журналах, на улице и т.д. Я воспроизвожу на свой манер все то, что мне нравится, поэтому я так много говорю про то, что мне нравится. Просто моя жизнь ограничивается этой оппозицией «нравится/не нравится». Иногда мне кажется, что все суждения, которые выходят за пределы «нравится/не нравится», – это заумь. Xerox учит нас не думать, а просто копировать – воспроизводить, воспроизводить и воспроизводить все, что нам нравится. Между производством и воспроизводством лежит колоссальная пропасть. Весь мир сейчас нацелен на воспроизводство, на копирование уже имеющегося. Xerox никогда не останавливается, он работает круглосуточно, он постоянно воспроизводит информацию, искусство, людей и деньги.

Все, что имеет сейчас значение, – это фактическое количество. Сколько денег на твоем счете? Сколько телевизоров у тебя дома? Сколько ты посмотрел фильмов? Сколько лет ты работаешь? Сколько гигабайт памяти в твоем ноутбуке? Со сколькими девушками ты переспал? (Сколько из них были девственницами?) Сколько раз ты занимаешься сексом (в неделю, в месяц, в год)? Сколько килограммов тебе надо сбросить к пляжному сезону? Сколько раз ты был за границей? Сколько продано экземпляров этой книги? Сегодня можно зачеркнуть вопросы типа «кто виноват?» и «что делать?», современный вопрос только один – СКОЛЬКО? Никого не интересует содержание, всех интересует факт и количество этих фактов.

Я живу в городе, где все скопировано. Скопирована структура города, скопирована архитектура, скопированы модные бутики, скопированы рестораны, скопированы супермаркеты. В этом городе больше копий, чем в Лас-Вегасе. Оригинал в общем-то никого и не интересует, когда есть хорошая копия. Кому нужен грязный ирландский паб в Дублине, когда есть такой же, но чистый и в Петербурге? Копия устраняет все шероховатости оригинала, убирает все, что может помешать потреблению. Оригинал всегда сопротивляется потреблению. В этом городе в музеях висит огромное количество оригиналов, но я чаще смотрю картины в Интернете.

Потребление копии не требует никакого усилия, оно абсолютно нейтрально. Поэтому так много людей сидят в японских ресторанах, они избавлены от всех опасностей оригинала – они знают, что им никогда не подадут рыбу фугу.