Анна Матвеева - Есть!

На потолке над родительской кроватью висела фотография прищурившегося Алена Делона – мама говорила, что каждое утро, проснувшись, хочет видеть именно это прекрасное лицо. Папа слушал и молчал. Делон тоже молчал и с потолка бесстрастно взирал на чужую кровать. Мама говорила, что детей рожают только безответственные дуры, которые не представляют, что именно наши дети воплощают в себе нашу смерть.

Геня слушала, молчала – и запоминала; еще в щенячьей юности она впервые захотела остаться бездетной. Она соглашалась с мамой: дети – это очень сложно. Мы не знаем, для какой жизни их воспитываем, а потому дети – безвыигрышная лотерея! Как удивительно Гене было слушать ту же маму спустя десять лет! Теперь она громко мечтала о внуках, но Геня уже сдала в архив свой единственный шанс. Она хотела родить ребенка от Того Человека, вот почему шанс был единственный. А ведь можно было представить, что она родила бы, например, от Павла Николаевича. Это была бы скорее всего девочка – решительная и пухлая, с яркими, как у Берты Петровны, глазами в черной опушке ресниц. Но пухлой девочки Павловны – нет. Нет ни глаз, ни ресниц, ни решительности, и нет сил, нет желания обо всем этом думать.

А мама еще много чего говорила. Она говорила, что живет чужую жизнь – придуманную в юности – совершенно чужой, на теперешний взгляд, взбалмошной девицы из политеха. Девицу звали маминым именем, но цели! Вкусы! Образ жизни! Мужчина, что рядом, наконец! Между той, взбалмошной, и нынешней, выросшей из нее, мамой не было ничего общего. Та девица давным-давно исчезла, но именно ее мечты и устремления воплощала теперь уставшая Генина мама, тайно стремясь, как выяснилось, совершенно к другим идеалам.

Ругаясь с папой в тот достопамятный день, мама припомнила ему все грехи человечества – папа, как крест, нес ответственность не только за себя самого, но и за каждого подлеца на Земле. Может, поэтому маленькая Геня, услышав однажды от бабушки про Иисуса, в своем воображении безотчетно придала ему отцовское лицо.

К родительскому дому тем временем подъехал блестящий автомобиль, похожий на громадный роскошный ботинок. Мама выглянула из окна и просияла не хуже фар, которыми ей подмигивал «ботинок»: лучший друг отца, автор великого плова, дядя Рустам прикупил автомобиль. Теперь машину следовало обкатать как положено – поэтому дядя Рустам в последние дни возил маму с папой по всем срочным и несрочным делам и, разумеется, обещал подбросить их к третьему повороту с Южного тракта, откуда традиционно стартовала летняя родительская походная активность.

– Больше всего я ценю в людях душевную щедрость, – говорила мама, выгружаясь из «ботинка». Она очаровательно улыбнулась дяде Рустаму на прощание и даже не поморщилась, когда «ботинок» окутал ее с ног до головы вонючим выхлопным облаком.

Любовь к походам мама с папой вынесли из собственной молодости – как из нее обычно выносят эстетические воззрения, дурные привычки и полезные навыки. На природе мама стремительно менялась, превращаясь в легкомысленную, лихую девицу, ради которой отец отказался в свое время от заграничной стажировки и от одногруппницы Софьи Колпаковой, влюбленной в него до самой своей последней веснушки. Хорошо, что отец так и не узнал, как счастлив бы он был с конопатой Колпаковой, каким она была веселым и заботливым существом… Задумавшие этот брак небесные ангелы до сих пор плачут, глядя сверху на печального мужчину, рубящего дрова в Пенчурке, и на одинокую вялую пенсионерку Колпакову, смысл жизни которой сжался до размеров любимой собаки. Единственное утешение ангелам – Евгения Ермолаева, прекрасная дочь своего папы, которая никогда не родилась бы у Софьи Колпаковой. И потому ангелы терпеливо отводят глаза от молодой Гениной мамы, что закуривает десятую с утра сигарету и стряхивает пепел в желтые лица ромашек.

– Красота-то какая! – выдыхает мама. – Благодать!

Папа молча улыбается. Поляна, цветочки, небо с ангелами, легкие рюкзаки – из-за чего ругались? Жизнь прекрасна! Родители переходят ромашковое поле, скрываются в черном, словно с детского рисунка, лесу и пропадают из вида.

Дядя Рустам должен приехать за друзьями в девять вечера. На нужном повороте он был пятнадцатью минутами раньше. Генины родители не появились ни в девять, ни в десять. В половине одиннадцатого «ботинок» зафырчал и уехал в город – пугать ба Ксеню и девочку Рустаму не хотелось, но друзья ни разу с ним так не поступали.