Андрей Курков - Бикфордов мир

Проснувшись, Харитонов и Петровна кое-как позавтракали. Василий, увидев, что запас груш иссяк, решил, как только будет время, сходить и нарвать малиновых листьев, чтоб насушить их и пить малиновый чай.

Позавтракав, вышли они из дому и, пройдя метров двести вдоль полосы, увидели Григория, одиноко обтесывавшего уже сваленный кедр.

Подошли.

– И где ж они?! – с долей природной ехидцы спросила Петровна.

– Дома́ на памятник разбирают, – объяснил хозяин. – Ну те, в которых уже никто не живет.

Петровна уселась на уже обтесанный ствол, а Харитонов пошел прогуляться по полосе. Он вышел на самый ее край, на то самое место, куда ступил, выйдя из лесу. Постоял чуток, щурясь на поднимающееся над землею солнце. Потом прошел немного по полосе и присел на корточки. Может быть, именно здесь он присел, увидев упавшую с неба коробку с сигаретами, и именно отсюда посмотрел вверх, на зависший над полосой черный дирижабль?

А по нагревающемуся бетону полосы все так же бегали юркие ящерицы землисто-зеленого цвета и спокойно и даже уравновешенно целыми ручейками по им одним известным тропинкам передвигались сотни лесных клопов-солдатиков. Нагревающийся бетон был полон жизни. Там, где плиты не были уложены впритык, из расщелин пробивалась трава, а так как уложены они были без особой щепетильности, то трава тонкими зелеными рядами окаймляла каждую плиту, создавая едва заметную тень, которая, вероятно, была вполне достаточной для насекомых.

Харитонов подумал, что в этом месте жизнь все-таки поспокойнее, хотя и чувствовал он, что засиделся и, как бы там ни было, но не отдав конец бикфордова шнура какому-нибудь командованию и не доложив о последнем плавании самоходной баржи, он не имеет права останавливаться и начинать личную, сугубо мирную жизнь.

О сугубо мирной личной жизни думалось ему особенно тепло и приятно, как о чем-то запретном или же далеком, и думалось ему вопреки тому, что не встретил он еще ни разу такой жизни, как не встретил он и простой, но организованной временем и государством.

И снова стало обидно оттого, что не оказалась эта взлетная полоса дорогой. Он поднял глаза, чтобы с горечью еще раз увидеть зеленый тупик, у которого оканчивался бетон, и тут увидел людей, пересекавших его взгляд. Они несли бревна к полянке, на которой была вырыта яма под будущий памятник «Всем погибшим». Харитонову понравилось, что строительным материалом для этого памятника будут разобранные дома на самом деле погибших людей, смирился он и с идеей хозяина относительно смерти, примиряющей всех врагов, даже не смирился, а почти согласился, после недолгих размышлений. «И ведь действительно, – думал он, – если люди узнают, что есть такой памятник, то, может, они задумаются и о смерти, для которой все равно, кто за что и с кем воевал? И тогда они все перестанут убивать друг друга и, может быть, захотят делать что-нибудь, удлиняющее жизнь?!»

Тем временем несшие бревна пересекли полосу, но следом за ними на каких-то приземистых широких санях несколько крепких мужиков вытащили на бетон большую белую русскую печь с высокой трубой, еще недавно, по-видимому, выглядывавшей с крыши. Вытащив печь на бетон, они остановились и устроили перекур. С интересом Василий рассматривал, что же они курили. Это были неуклюжие толстые самокрутки. Перекурив, мужики впряглись в сани и потащили печь к поляне. Другие же мужики, сложив принесенные бревна, пересекли взгляд Харитонова в обратном направлении.

Так началось первое мирное строительство в этих местах, примирившее бывших врагов. За первый день к яме отнесли несколько десятков крепких бревен, составлявших ранее стены двух сибирских срубов.

Григорий был доволен. Он то и дело оглядывался на хмурую Петровну, весь день просидевшую рядом и с мрачным видом наблюдавшую за строительством. Харитонов выдавал в каждые руки по три сигареты. Получившие их отходили чуть в сторонку и закуривали, и глаза их светились счастьем. Видно, не выдержала этого Петровна, сорвалась со своего места и почти бегом вернулась в дом Григория. Еще бы – ее боевые соратники стояли рядышком со своими врагами, вместе курили, говорили о чем-то довольно весело и при этом бесконечно улыбались. Было это удивительно и для Харитонова, но он скорее был рад происходящему, объясняя оное для себя тем, что народ устал воевать, что вполне могло оказаться правдой.

Наступил еще один вечер. Солнце медленно скатилось за дальние кедры, а люди все никак не расходились с полянки. Их уже не было видно, лишь огоньки сигарет, а точнее, последней третьей сигареты каждого, все еще светились и шевелились, послушные жестам рук.