Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

— Шутница! — засмеялся тата. — Это салфетки, а не подтирочная бумага.

У тёти Анне моя ошибка вызвала такой громкий смех, и я решила в дальнейшем помалкивать. Не стала я ничего говорить и тогда, когда официантка в белом передничке назвала принесённую ею книжку «Меню», и я молча и спокойно согласилась, когда мне заказали тефтели с гречневой кашей и абрикосовый компот. Оказалось, что тефтели это вовсе не сладкое, а котлеты, а абрикосовый компот принесли лишь тогда, когда тата помог мне покончить со второй котлетой.

— Компот подают в чайных стаканах, как в России, — ворчала тётя Анне. — Настоящей Эстонии уже нигде нет, повсюду всё на русский манер.

— Да, — усмехнулся тата. — Теперь не работают, а ведут героическую борьбу за великое дело Сталина. Тихо! — воскликнул он испуганно, взглянув на меня. — Я понимаю, что у тебя есть какой-то план, но побудь немножко времени хорошим ребёнком и не начинай петь, ладно?

Это было слишком — я не какой-то младенец! Да и не было у меня настроения петь, а я думала о том, что тата оставит меня и поедет на какую-то спартакиаду… Хотя я знала одну очень красивую песню для детского хора, которая очень бы подошла к этому разговору о Сталине: в ней дети пели Сталину, что их глаза сияют от счастья и они благодарят его за то, что он сделал нас самыми счастливыми детьми в мире.

— Господи, помилуй! — воскликнула тётя Анне, когда я тихо-тихо напела эту песню себе под нос. — Каким жутким песням ты, Феликс, учишь ребёнка?

— Я — товарищ ребёнок! — сказала я, задрав нос. К счастью, абрикосы уже были выловлены из стакана, а сама компотная жидкость была невкусно-приторной, так что мне не особенно и жалко было уходить из столовой. Тата и тётя Анне вдруг вспомнили, что у нас нет времени рассиживать.

Когда тата говорил с тётей Анне о своей поездке на соревнования, она вспомнила про тётю Маали, которую недавно встретила на рынке и которая интересовалась, как у меня дела. Мне тётя Маали нравилась — она носила на голове платок, как деревенские женщины, и вела приятные деревенские разговоры, хотя и жила в городе. Точнее — в Нымме, которое было не совсем городом, но и не деревней. Дома там стояли в ряд, как в городе, но были низкие, и их окружали небольшие сады, в которых росли яблони и ягодные кусты. У тёти Маали в погребе было много варенья и в придачу ко всему маленькая с жёлтой, как у лисицы, шерстью собака Виллу, с которой было здорово носиться повсюду. Она не была злой, но когда видела, что кто-нибудь бежит, обязательно хотела с лаем бежать следом.

В доме тёти Маали на верхнем этаже жило семейство, в котором были две девочки — Майе и Сирье, у них было много игрушек прежнего времени: например, кукольная плита, выглядевшая как настоящая, и кукла, говорившая гулким голосом: «Ма-ма!», когда её клали на спину.

У мужа тёти Маали дяди Копли были густые чёрные брови и совершенно лысая круглая голова, на которой было бы хорошо что-нибудь нарисовать или написать цветным карандашом — такой абсолютно гладкой была большая дядина голова! Но, конечно, о том, чтобы рисовать на голове, я и мечтать не могла, потому что дядя Копли был такой серьёзный и строгий, что никто не называл его по имени, даже тётя Маали, хотя имя у него было коротенькое — Аво. «Аво Копли» было написано на важном капитанском дипломе, который дядя мне показал, когда я поинтересовалась стоявшими на буфете маленькими, но очень красивыми корабликами. Такие корабли — только в сто раз больше — когда-то, в эстонское время, принадлежали дяде Копли. Сами эти корабли во время войны уплыли в Швецию, но дядя Копли не захотел покидать Таллинн, а надеялся, что когда-нибудь его корабли приплывут целыми и невредимыми обратно в Эстонию. Об этом нельзя было говорить никому, но и кому бы я захотела рассказывать, что у одного знакомого мне дяди на буфете модели кораблей!

Раньше я бывала у тёти Маали и дяди Копли только с мамой и татой, и тогда, если рассказы дяди Копли нагоняли на меня страх, тата всегда говорил, чтобы я постаралась понимать шутки. Но попробуй понять шутку, если за столом в день рождения тебе строго смотрят прямо в глаза и говорят, что тех, кто не съест подчистую то, что на тарелке, уведут за сарай и там расстреляют! Или что за упавшую и разбившуюся кружку надо платить десятикратную цену!

Теперь я ехала в Нымме вдвоём с тётей Анне и сильно подозревала, что она не сможет объяснить мне шутки дяди Копли. Анне и сама любила бросать страшноватые шутки. Например, она могла, завязав мне бант на голове, полюбовавшись и обняв меня, крикнуть: «Ты такая миленькая, что я тебя сейчас съем!» Хорошенькое дело, целиком она заглотнуть меня не может, но ведь мне и читали, и рассказывали про людоедов, которые проглатывают маленьких детей живьём… Когда я в тот раз взяла в руки ножницы, чтобы в случае чего защищаться, тётя Анне рассмеялась довольно обидно: «Ну как же ты шуток не понимаешь!»