Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Вениамин Ильич теперь у нас министр здравоохранения республики, звоните туда, — и назвала телефон.

Савва Николаевич долго сомневался, но как-то позвонил. С трудом, но секретарша соединила его с министром.

— Мартынов беспокоит.

— Не понял? Савва, ты, что ли?

Они говорили долго-долго, как старые друзья, не видевшие друг друга столько лет. В конце разговора Венька сказал слова, поразившие Савву Николаевича:

— Не ходи никогда во власть, сволочное это дело.

— А ты как же?

— А я уйду скоро…

Больше они не виделись. А вскоре дошла весть, что Вениамин Ильич, Венька Аникеев, умер прямо у себя на рабочем месте, в кабинете министра… Вот она, цена власти, если честно делать свое дело. Так было всегда, наверное, так и останется: честь — она есть или ее нет, другого не дано.

По возвращении профессора к себе на работу коллеги спросили, как там прошло совещание, что нового? Савва Николаевич долго-долго думал, что ответить, и неожиданно для себя изрек:

— Тщеславие никогда не приводит к хорошему. Оно растет, растет, достигает размеров дутого пузыря, а потом бах… и лопается. Остается лишь пустой звук во вселенной. Это как с луной — росла, росла до бледного диска, а потом исчезла, растворилась в небесах. Но смотришь, а через какое-то время снова народилась, и так до бесконечности… Тщеславие человека похоже на луну, и этим все сказано.

Коллеги понимающе закивали головами.

— Мы так и думали…

Страна стала просыпаться после длительного летаргического сна, в который впала в начале девяностых.

Для всякого не посвященного в дела России трудно понять, почему вторая в мире держава добровольно сдалась, даже не пытаясь защитить свои интересы. Наверное, политологи со всех сторон изучают уникальный опыт самоуничтожения страны. И многим оно представляется логичной целью предательства правящей элиты, не желающей брать на себя ответственность за судьбу страны. Пусть решает мировая цивилизация, ей виднее. Жизнь — школа, а мы — ее студенты: хорошие, плохие, разные… Мы стремимся познать как можно больше, взбираясь по спирали знаний все выше и выше; вот, кажется, достигли пика, но это иллюзия, мираж в пустыне, ибо за покоренной высотой открывается другая, еще более значимая. Так было, так будет, пока живо человечество. И путь этот — в бесконечность… Как Вселенная, которую мы так и не познаем до конца. Не один человек вспоминал утром, перебирая в памяти вчерашний день: как прожил, что сделал хорошего, а что не сделал или сделал не так, как хотелось бы. От таких мыслей не по себе всегда бывает. При этом каждый осознавал, что лично от него мало что зависит в мировой политике. Но хорошо понимал, что в критические моменты истории роль личности становится наиважнейшей.

Вот и Федор Михайлович Достоевский разочаровался в своих революционных идеях. Как хорошо все начиналось! Свобода, равенство, братство… Какие упоительные для души русского интеллигента слова во все времена. Что же такое случилось, что через какие-то десять — пятнадцать лет Достоевский вдруг пишет жестокий роман, наносящий делу революции такой урон, равного которому не было в истории России? Название этого романа весьма символично — «Бесы». В нем Федор Михайлович проклинает саму идею революционных преобразований. Революцию он посчитает бесовщиной, а самих революционеров — бесами, превратившимися в грязных свиней. Отчего так? Савва Николаевич давно пытался найти ответ на этот вопрос, но не находил. И вот, кажется, только сейчас он стал понимать великого русского писателя. Революция — это кровь, страх, унижение и потеря человеческого облика. Это грязь и свинство! Значит, вот и ответ — почему молчит русская интеллигенция, когда в стране нехорошо! Не хочет подыгрывать современным бесам или боится, наученная горьким опытом трех революций и гражданской войны?

Мучительные думы не покидают Савву Николаевича даже сейчас, когда он в очередной командировке, теперь в Москве, где идет дискуссия о новом курсе российского здравоохранения. Каким ему быть?

Скоро полвосьмого, пора вставать, не опоздать бы на завтрак. Савва Николаевич спустил ноги с кровати, нащупывая тапки, и в эту минуту его мысли прервал звонок.

«Жена? Так рано она меня обычно не беспокоит. Может, что случилось дома?» — Савва Николаевич взял лежащий на прикроватной тумбочке телефон.

— Слушаю!

— Савва Николаевич?

— Я.

— Как здорово, что я до вас дозвонилась… Мария Рафаиловна. Помните такую?