Игорь Шенфельд - Исход

Но факт есть факт: эта облеченная властью шайка собралась однажды в глухом белорусском лесу, выпила водки для храбрости, извлекла ножи — каждый свой — и сообща зарезали живое существо, которое многие до сих пор еще называют своей страной и никак не могут смириться с ее гибелью. Содеяв это черное дело, вурдалаки еще раз выпили на помин души Советского Союза, и разбежались: делить обломки. Старший убийца призывал, не стесняясь: «Тащи все, ребята: хватай суверенитета, сколько руки ухватят!». Уговаривать «ребят» было незачем: лапы их умещали, по анекдоту: «ежели на халявку, то до бесконечности». А было на халявку. И пошло-поехало! И все затрещало, и великой страны в одночасье не стало: она развалилась на беспортошные княжества, обреченные на медленные и мучительные умирания, на исчезновение с исторической сцены планеты в желудках крокодилов, давно уже начавших сползаться к больному и беспомощному болоту, порезавшему свои ракеты на металлолом в обмен на братские приветы предвкушающих пир крокодилов.

Советский Союз рухнул, и все одним махом оказались на чужбине. Нет, не так: все стали друг другу чужими. Россия в одночасье стала страной для русских, Казахстан — для казахов, Грузия — для грузин… А немцы? А немцы — ни для кого. То есть декларировалось-то, разумеется, все самое разумное и справедливое, но суровая правда жизни была иной. И настал день, когда в дом Бауэра, и в дом Ивановых за стенкой пришли люди казахской национальности — вчерашние братья — и попросили русских и немцев освободить помещение для казахов. Этих людей, естественно, прогнали и сообщили о них в милицию, но в скором времени похожие на вид люди явились уже вместе с милицией и подтвердили, что пора выметаться. И снова наивные «некоренные граждане» отказались, после чего были применены методы активного убеждения: неизвестные средь бела дня, когда никого не было дома, вырубили сад, причем никто вокруг ничего не видел; затем сгорел ночью сарай, а после на пороге снова возникли интересующиеся домом — теперь уже, правда, покупатели, которые предлагали сто долларов за все вместе, включая мебель. Эти покупатели аргументировали тем, что если придут другие, нехорошие люди, то могут вышвырнуть на улицу просто так, без денег, и тогда и ста долларов не достанется. Федор потерял работу первым, Людмила — вслед за ним: русский язык в казахской школе упразднялся, а преподавать математику на казахском Людмила не умела. После того, как полгода подряд Аугуст не получал пенсии — теперь уже в новой, странной валюте под названием «тэнге» — им в один прекрасный день и сто долларов стали казаться большими деньгами. Кончилось тем, что им выпала невиданная удача: они продали свои две квартиры за пятьсот и мотоцикл за двести долларов, и с тяжелым сердцем отправились в Россию с шестью чемоданами, содержащими, в основном, документы и детские вещи.

Но и в России они никому не были нужны. Судьба, сама сбитая с толку и растерянная от всего происходящего, сделала Бауэром-Ивановым последнюю посильную услугу (такого рода подачи судьбы называют почему-то «иронией»): послала им в железнодорожной кассе билеты до Саратова. Других билетов в комбинации: трое взрослых — двое детей в кассе не оказался. Что ж — туда и поехали, догадавшись, что это он и есть: перст судьбы. Они ехали в никуда, испуганные и несчастные, но Аугуст всех утешал: «Ничего, ничего: это же моя родина, я там все знаю — каждый уголок». Мысленно он обращался к матери: «Видишь, мама, я сдержал свое слово: мы возвращаемся на родину». Он вспомнил и предсказание Ульяны, которая предрекла когда-то, что они обязательно поедут когда-нибудь жить на Волгу. Теперь они ехали туда — правда, без Ули… От этого им всем было горько, бесконечно горько: они оставляли в Казахстане могилы родных людей: крохотные, драгоценные участки земли, хранящие их любовь, их счастливое прошлое. «Мы будем приезжать», — уговаривали они друг друга, — «Мы будем часто приезжать и ухаживать за могилами!». «Теперь нам будет легче, — говорили они друг другу, — в России много земли, Саратов большой город, найдем работу — ведь мы русские! Да и немцев здесь еще помнят и ценят за трудолюбие: все газеты про это пишут! Мы не пропадем, а как раз наоборот: начнем все сначала!». И на душе у каждого становилось чуть легче от надежд на лучшее. За окнами поезда катился мимо 1996 год.

До конца второго тысячелетия от рождества Христова оставалось всего четыре года. Но России было не до тысячелетий. Под автоматные очереди и разрывы гранат здесь бушевал очередной передел собственности. Восторженный дух Владимира Ильича метался над страной с призывом: «Убивать! Убивать больше! Не цегемониться!». Экспроприаторы экспроприировали экспроприаторов — битами, ОМОНами, автоматными очередями, снайперскими пулями: всеми способами земли и ада. А заводы между тем останавливались, поля зарастали бурьяном, и за бизнесменами гонялись бандиты, постепенно сливаясь с ними в единое целое. Возникло новое профсоюзное образование с аббревиатурой ОПГ: «Организованная преступная группа». Мало кто понимал — кто это такие: бандиты, фальшивомонетчики, милиция, правительство страны или все названные выше одним разом. Люди, чтобы не путаться, называли их всех на красивый итальянский манер — «мафией». До них же, нормальных людей, никому не было дела больше. По телевизору показывали время от времени торжественные похороны, где в палисандровых гробах везли на кладбище разбойников, павших на полях сражений за чужое имущество. Голодные, сердобольные старушки взирали с разбитых тротуаров на это многомиллионное в долларовом исчислении великолепие и вздыхали: «Живут же люди!». И тащились в свои конурки, чтобы варить макароны и смотреть очередную серию очень увлекательного американского телевизионного фильма про падение астероида и вымирание динозавров…