Игорь Шенфельд - Исход

После того как Люда вернулась к отцу, молодые люди стали встречаться все чаще, на этом фоне участились и взаимные визиты стариков друг к другу, которые то в земле совместно ковырялись в саду у одного или у другого, то в шашки играли, то просто сидели молча, или молча пили чай с айвовым вареньем. Людмила с Федором встречались то у Ивановых, то у Бауэров, тоже пили чай, слушали пластинки, потом появился кассетный магнитофон, и они слушали уже его; иногда заваливалась шумная компания, и молодежь пела под гитару или танцевала; часто ребята уходили в кино или в гости к друзьям, и в один прекрасный день объявили отцам своим, что собираются подать заявление в ЗАГС, и как, мол, отцы на это смотрят? Отцы посмотрели на это с грустно-радостным умилением и благословили детей, так что вопрос был решен, не сходя с места.

Таким образом, в восемьдесят втором году Аугуст Бауэр и Егор Иванов стали родственниками, свояками. Мало этого: еще и соседями через стенку, потому что Ивановы обменялись жильем с Коршуновыми и оказались под одной крышей с Аугустом. Из двух квартир они сообща сделали одну большую, пробив дверь в разделяющей две половины дома стене, и все это явилось чрезвычайно оживляющим событием в невеселой жизни Аугуста после ухода Ули.

Теперь старики часто садились играть в нарды, шахматы или шашки в одной из комнат. Хотя какие они были старики, к черту: одному шестьдесят четыре, другому шестьдесят. «Вы еще оба в женихи годитесь!», — подтрунивали над ними молодые Ивановы.

— Чем языком болтать зря, шли бы лучше внуков нам делать, не теряли бы время! — деланно-сердито огрызался Егор Пантелеевич, — нам давно пора внуков воспитывать, чем в эти шашки дурацкие играть…

С приездом сына и после выхода на пенсию запои Иванова стали легче, короче, длились не дольше недели, но Федор продолжал боролся и с этими краткосрочными запоями, желая искоренить их начисто, да и Аугуст, живущий через стенку, был теперь всегда начеку. В результате, Егор продержался почти год без капли спиртного, и вдруг сорвался однажды, да так, что попал в больницу: ему стало плохо. Сначала подумали — сердце, стали отпаивать Егора корвалолом, пустырником, еще чем-то. Но Иванов чувствовал себя все хуже, и Федор почти насильно усадил его в коляску своего «Урала» и повез в больницу. Через несколько дней врачи объявили страшный диагноз: цирроз печени. Интенсивное лечение возможно, сказал доктор, но надежды мало: уж очень плохие анализы.

Новая туча нависла над домом Бауэров-Ивановых-Рукавишниковых. Федор почти все время находился у отца, Людмила сменяла его, Аугуст приходил часто, каждый день. Но Иванов гнал всех домой, делом заниматься, хотя лежал все время лицом к двери и ждал когда к нему придут.

Однажды утром, в десятом часу у дома затарахтел мотоцикл, в дом забежал Федя и заторопил:

— Пап, быстрей: батя тебя видеть хочет… ему вроде получше сегодня, но психует: тебя требует срочно. Дело у него, видишь ли, до тебя… Поговорить ему надо с тобой, покуда соседа на операцию увезли и в палате свободно. Я ему предложил: «Говори мне, батя, а я передам». — «Нет, — говорит, — мне самому надо. Секреты у него, видите ли. Так что поехали, поехали, не хочу, чтобы он нервничал… весь прямо такой… электрический. Поехали…».

Иванов действительно лежал в палате один и в нетерпении махнул рукой Федору, чтобы тот вышел. Бледно-синюшный и одутловатый, с черными кругами под глазами, Егор выглядел плохо, очень плохо.

— Сядь, Аугуст, и слушай меня. Вот что: помру я скоро. Сказать мне надо тебе что-то сильно важное…, — разговорчивость хронического молчуна была поразительна; в таком возбуждении Аугуст видел Егора только раз, мельком, когда спросил его, отчего он Бауэра в приятели выбрал. Но тогда они все были здоровы и выпивши. Теперь Егор был очень болен, ему было плохо: это было видно. Аугуст попытался возразить другу: «Егор, может быть потом поговорим, когда поправишься? Тебе лежать надо спокойно, отдыхать…».

— Обожди, не перебивай меня. Потома не будет. Не поправлюсь я уже. Слушай… внимательно. Давно уже, двадцать лет назад еще, когда увидел тебя, когда познакомились, подмывало сказать тебе все, да боялся… всю жизнь пробоялся, считай… но ладно…слушай… мне бы попа сейчас, да я неверующий, эх… короче, ты у меня за попа будешь, тебе и исповедаюсь… тем более, что история моя одним острым углом как раз в тебя упирается… В общем так, для начала: никакой я не Иванов, и не Егор Пантелеевич. Я на самом деле Хренов Николай Поликарпович, из семьи раскулаченных… ну да это тебе неважно, это вообще теперь уже неважно. Паспорт у меня три раза обменяный, действительный: Ивановым и помру. И вот еще что: дети знать не должны. Ивановы мы: все, точка… А кто такой настоящий Иванов Егор Пантелеевич — я и сам понятия не имею: купил паспорт за два золотых самородка и стал Ивановым. Вот так. Всю жизнь главная проблема моя была — биографию себе придумать и хоть какими-то справками обставить, чтобы не раскопали, кто я есть на самом деле… Сирота из детдома — лучшее, что придумалось по удачному случаю. Мужики пиво рядом пили в тошниловке какой-то, из разговора их понял: детдомовцы, друзей вспоминают. Какого-то Вальку Иванова помянули, который на финской погиб. Я встрял, спросил: «Ребята, вы не с Угорского детдома, а то у меня кореш оттуда». «Нет, говорят, мы с вологодчины, с Грязовца, детдом номер три». Видно не врали: окали все трое. Вот и стал я писать в анкетах, сто раз перекрестившись: Грязовецкий детдом номер три. Проверят если: да, был такой Иванов, а уж Валька — не Валька… Рискованно, конечно, а что делать: без биографии людей не бывает… И ничего, прожил, как видишь, ходил огородами, в президиумы не лез, работал там, где в родословной не сильно копаются, обрастал потихоньку собственной биографией, паспорт превратился в настоящий, и стал я настоящим Иванов… Во всяком случае Федя мой — уже по всем законным документам Иванов, так-то… Но ты, наверно не понимаешь, Август. Надо мне назад чуток отмотать… Короче, так: мою семью — всех нас — сослали, когда я еще пацаном был. Был один член на селе… из комбеда подлец… на дом наш позарился, да и старые счеты с отцом имел. Включил нас в список, в общем. Мы и кулаками-то не были никакими: так, дом большой, семья крепкая, братьев много, все с руками, с головой. Несколько лошадей, коров: это было, да…