Игорь Шенфельд - Исход

Говорунами в доме Ивановых были Фатима и Федя, и побыв у них вечер, Ульяна сказала: «Какие хорошие люди! За весь вечер я не услышала от них ни одного злого слова, ни одной ядовитой фразы! А ведь они наверняка тоже прожили трудную жизнь. Я фотографии видела на стенах, спрашивала Фатиму: многих на этих снимках уже нет в живых…». Фотографии эти Аугуст видел тоже, и обратил внимание, что везде на них были лишь родственники Фатимы, но нигде не было видно родни со стороны Егора. Аугуст спросил об этом Егора, и тот коротко ответил: «Сирота». Что ж, все понятно. Не у каждого детдомовца имеются фотоальбомы и желание их рассматривать.

Как-то, когда они были уже сто лет знакомы и сидели по какому-то поводу за праздничным столом у них дома, Аугуст задал Егору еще один вопрос, который его занимал всегда: отчего это он, Иванов, именно его, Аугуста, выбрал себе в приятели? Этот простой и совершенно некаверзный вопрос произвел, однако, на молчаливого и вне дома такого всегда флегматично-спокойного Иванова неожиданное действие: он вскочил с места, покраснел, глаза его странно засверкали, так что Аугусту показалось даже, что в них стоят слезы, но Егор тут же отвернулся, подбежал к окну и стал смотреть на улицу, как будто высматривая там кого-то. Когда он вернулся от окна и сел снова на место, то губы его все еще кривились, но он уже успокоился, взял себя в руки, и посмотрев Аугусту в удивленные глаза его, сказал: «Не знаю. Немцев ваших уважаю. Наверно поэтому». И это было все.

И еще один раз довелось Аугусту побывать у Ивановых вместе с Улей. По очень страшному случаю. Фатиму задавила насмерть грузовая машина на базаре. Покатилась вдруг назад и вдавила Фатиму бортом в каменную стену, когда та проходила мимо; ей бы упасть в этот миг, поднырнуть, но не сообразила, не успела от неожиданности, или поздно заметила, или думала, может быть, что водитель за рулем сидит и притормозит сейчас. А водителя-то и не было: машина то ли с ручного тормоза снялась, то ли и не стояла на ручнике вовсе…

Федор прилетал тогда из Мурманска — моряком служил. После похорон Егор остался все такой же молчаливый — только почернел весь. Потом стал пить. Не выгоняли его с работы исключительно из человеческого сочувствия и потому еще, что специалист он был очень хороший. Надеялись, что придет в себя. Он и пришел в себя постепенно, и был все такой же, но только стал запойным пьяницей. Запои его были строго предсказуемы: он запивал в день рождения и в день смерти Фатимы — дважды в год всего, но капитально — на три недели, не меньше. Вне запоев все так же навещал Бауэров изредка, приносил читать письма от Федора. А Федор, как выяснилось, не только отцу писал, но и Людмиле, что Иванова, кажется, сильно радовало, и он говорил каждый раз: «Хорошая дочка у тебя, Август: вот бы они с Федором моим поженились: Федька-то мой по Людочке твоей со школы сохнет: уж я-то знаю!». Вот такой говорун становился Иванов, когда речь заходила про его Федора. А Аугуст удивлялся: он знал, что Люда с Федором состоят в дружественных отношениях, да только с Людой полкласса дружило, и в кино они ходили гурьбой, и серенад под окнами Федор не пел: в общем, Аугуст особых преференций со стороны дочери в направлении Федора не замечал. Но Егору он неизменно отвечал: «А что: Федор твой — отличный парень. Сложится у них — я буду рад». Уля соглашалась: «Да, Федя хороший мальчик, джентльмен. Если его флот не испортит — чем не зять? Но только это Людмиле решать — не нам с Егором».

Уля подтрунивали иногда над дочерью, внимательно следя за ее реакцией: «Тебе письмо от «жениха» на столе лежит». Люда лишь смеялась в ответ.

В семьдесят шестом году Федор вернулся с флота и поступил работать в ближний совхоз механиком. К тому времени МТС были уже расформированы, и техника из них разошлась по хозяйствам, выкупившим ее в принудительном порядке. Соответственно, слесаря, токари и механики тоже разбрелись по хозяйствам, вслед за техникой. Возвращение сына было для Егора большим праздником: они с Федором стали работать вместе, в одной бригаде. Федор учился к тому же заочно в строительном техникуме — в том же самом, между прочим, который закончил в свое время Вася Рукавишников. По девкам Федя не бегал, водку не пил, и на все вопросы Аугуста, отчего моряк не женится отвечал, то ли в шутку, то ли всерьез, что ждет Людмилу из института. Якобы, в школе еще, на выпускном вечере, поклялся Людмиле, что не женится, пока Люда ему не разрешит. «А она пока не разрешила. А мое слово — алмаз!». Аугуст все никак не мог уразуметь — дурачится Федя, или всерьез говорит. Время показало — говорил всерьез.