Игорь Шенфельд - Исход

Этот народ почти в полном составе уйдет на запад, туда, куда его позовут, туда, где его назовут своим. И то будет финальной и самой большой трагедией этого маленького, самобытного народа, потому что он долго еще — до полного ухода в небытие двух поколений — старшего и среднего — будет оставаться там, в Германии, частью русского народа, и в качестве такового будет нести в себе чисто русское страдание — ностальгию по оставленной Родине. Для третьего — младшего — поколения российских немцев в Германии Россия будет уже чужой страной — не дружественной, не враждебной, а просто чужой: как Зимбабве, Гаити, Эстония или тысяча других неведомых стран, разбросанных везде по земному шару…

Но все то случится еще нескоро, а тогда, в пятидесятые — семидесятые годы, практически не подразделяясь больше на русских, немцев, казахов, грузин, поляков и чеченцев, все они — советский целинный народ — совместно растили детей и пшеницу, бегали смотреть на съемки фильма «Иван Бровкин на целине» и замирали от голоса диктора Левитана: «…Внимание, внимание: говорят все радиостанции Советского Союза!..», — голоса, от которого кожа покрывалась пупырками, а сердце начинало бить набатом восторга: Гагарин! Мы — первые! Это «Мы» — дорогого стоило тогда: то было большое «МЫ», не идеологически слепленное из двух букв, но выстраданное, общее «Мы», единое «Мы». Это «Мы» было чувством, а не просто словом — и чувством могучим!

Да, так оно все и было! Во всяком случае — так оно вспоминается еще старикам, способным и желающим помнить.

Лето 1968 года выдало фантастический урожай! Зерна было столько, что его не успевали вывозить с полей. Элеваторы были переполнены. Не хватало самосвалов, рабочих рук и часов в сутках. Происходили чудеса: рядом со студентами, колхозниками, осужденными-«химиками», рабочими совхоза, многочисленными недавними «врагами народа» — российскими немцами, на току стояли с деревянными лопатами, кусками фанеры и просто досками секретари райкомов и обкомов с женами и детьми. И даже если трудовой энтузиазм всех этих последних объяснялся большей частью присутствием вокруг представителей прессы с фото— и кинокамерами, то все равно за время многочисленных дублей и ракурсов перекидать-перевеять они успевали много. А то еще и так бывало: репортеры, отсняв потные лица вождей и напряженные спины рабочих, откладывали в сторону свои блокноты и камеры, и сами становились в шеренгу хлеборобов: кидали зерно и наполнялись патриотическим чувством высшего сорта для того, чтобы максимально реалистично передать затем это чувство своим читателям и зрителям со страниц газет и киноэкранов. Целина стала для журналистов истинным клондайком; целинные репортеры с гордостью называли себя «целинниками», и вместе с хлеборобами получали целинные награды, которыми гордились после всю жизнь, как боевыми орденами. Они сочиняли о целине вдохновенно. Например, так: «Хотя хлеба пропасть, но ни одно зернышко не должно пропасть!». Многие писали ночами, потому что день уходил на разъезды по поднятой целине: уж очень велики были расстояния от полевого стана до полевого стана, от одной героической бригады до другой.

Работа шла в три смены, без выходных, днем и ночью. Хотя — какие там ночи во время уборки: свет фар в середину круга — и день продолжался до рассвета. Спали тут же, в обнимку с лопатой, или без нее, если кто-то ее перехватывал, возникший из темноты. Это был фронт, это была битва, это были — те самые «МЫ»! На этом фронте не было ни старых, ни малых: бойцами были все. Школьники с учителями — в том числе.

Когда на току не хватало места, зерно выгружали прямо посреди центральной улицы центральной усадьбы, и школы — после уроков, или вместо уроков — выходили в полном составе убирать хлеб. Когда страда закончилась, народ качался от изнеможения, но изнеможения счастливого! Вся осень шестьдесят восьмого была сплошным праздником. И посыпались награды! «За освоение целинных земель», — с этой медалью ходили стар и млад. Появились и Герои Социалистического Труда, и кавалеры ордена Ленина и «Знак почета»; так, зимой шестьдесят девятого года в поселковом Доме культуры, на торжественном собрании, посвященном Международному женскому дню 8 марта иностранец мог подумать, что тут собрались все герои, бравшие Берлин — так золотилось, серебрилось, поблескивало и позванивало везде медалями и орденами.

А каким вкусным был хлеб того урожая! Никогда и нигде больше не ел Аугуст такого хлеба! То был волшебный хлеб, у него был вкус счастья — не смотря ни на что в прошлом, не смотря на все пережитые беды, а может быть как раз из-за них — на их фоне…