Игорь Шенфельд - Исход

— Прямо уж — министерство!

— Ну, значит — не министерство, — с досадой в голосе сказал Аугуст, — я в этом не разбираюсь. Мое дело — обода да траки, которые летят каждый третий день — черт их дери…

— Вы научились говорить по-русски, как настоящий шоферюга, — съязвила Ульяна.

— А я шоферюга теперь и есть: шоферюга и тракторюга! Конечно, я не профессор! — вырвалось у Аугуста, и прозвучало слишком резко: что-то такое вылетело наружу из его сердца, что не должно было вылетать, и Аугуст пробормотал, как будто оправдываясь: «Каждому свое…». Но Ульяна уже смотрела в боковое стекло, отвернувшись. Вот и отлично: ехать в тишине, без этих дурацких разговоров — это самое лучшее.

Так и доехали, не обменявшись больше ни словом. «Каждому — свое», — сказал он ей. Может быть, он ее обидел этим. А может быть, она его и не услышала вовсе…

Он снял ее чемоданы, помог занести в дом. В поднявшемся переполохе — братья висли на сестре и хватали ребенка, тетка кричала пронзительно — Аугуст отчалил незамеченным, отдал машину Айдару и пошел домой, забрав орла, чтобы показать матери. Айдару он тоже сказал, что орла убило атомным взрывом, но спокойный Айдар кивнул и сказал, что от бомбы, конечно, любая птица может сдохнуть; у них тоже курица погибла вчера — под мотоцикл попала.

Приезд Ульяны всколыхнул поселок. Во-первых, многие ждали открытия школы и не хотели, чтобы там заправляла «Кусачка»: ее высокомерие и наглость уже успели напугать родителей. Люди — по старой памяти — любили Ульянку Рукавишникову, однако в последнее время некоторые стали переглядываться в сомнении, потому что всеобщая любимица прибыла в поселок «дефектная» — с дитем на руках и без мужа, а значит — славно погуляла там, в столицах. Что ж, языки злы, ибо человек произошел от гадюки — по клятвенному утверждению Серпушенка, призывающему в свидетели свою «бабку». Особенно тема нелегально прижитого ребеночка занимала, понятное дело, женскую половину поселка, так что зажимай — не зажимай уши, а шушуки и всякого рода спекуляции на тему «Ульяна» достигали и Аугуста — через мать, в основном. Аугуст бабских сплетен не любил, фыркал, но в данном случае прислушивался с интересом. Картина возникала такая: настигла там, в большой столице сельскую девочку Ульяну Рукавишникову великая любовь к сыну большого человека. Этот сын по имени Алишер учился в том же педагогическом институте, что и она сама, и был такой бесконечно талантливый, что его уже ждали на работу сто министерств разом. Талантливый Алишер, конечно же, тоже влюбился в свеженькую и красивую Ульянку — как в такую не влюбиться! — и от этой безоглядной, взаимной расположенности возникла живая проблема, названная впоследствии «Спартаком». Ульяна предложила разрешить проблему просто: расписаться и сыграть свадьбу, но талантливый Алишер предложил ей сделать аборт и не занавешивать себе лучшие молодые годы мокрыми пеленками. Произошла большая ссора, которая закончилась примирением и согласием на брак с условием назвать сына — если будет сын — Спартаком, а девочку — по усмотрению матери. В силу различных объективных и субъективных причин поход в ЗАГС и свадьба все время откладывалась; главным образом потому, что родителям Алишера, большим людям, было западло видеть невесту сына на свадьбе в платье не белого цвета, да еще и с брюхом: это же позору не оберешься что по вертикали, что по горизонтали! Решили отложить свадьбу до той поры, пока спадет живот. Такая пора пришла, появился на свет маленький Спартак, но тут как раз возник вопрос с распределением. Для Ульяны вопрос-то был давно решен: домой, в «Степное»: ради нее там специально школу построили, ее люди ждут, дети ждут, она им обещала, что вернется, она для этого и учиться уехала, если на то пошло!.. Но Алишер ответил ей, что он еще не настолько спятил, чтобы в деревню ехать, когда его в министерстве ждут, где для него уже и кабинет приготовлен, и секретарша с длинными ногами (про секретаршу он не сказал, правда). Произошел чудовищный конфликт интересов: настоящая драма жизни, не имеющая компромисса; конфликт закончился разрывом, в результате которого Ульяна с ребенком перебралась из большой квартиры, которую снимали для Алишера родители, снова в свое общежитие, где подружки ей очень обрадовались на прощанье: все они уже как раз разъезжались по школам, по направлениям. Две недели Ульяна выдерживала характер и предавалась отчаянью, а потом, чтобы одним разом покончить с невыносимыми мучениями, пошла на вокзал да и взяла билет на поезд. Подружки проводили ее до вагона, но там, на платформе Ульяне отказала сила воли, она порвала билет, взяла такси и поехала назад к своему Алишеру, чтобы остаться с ним в Алма-Ате навсегда. И тут ее ждал следующий удар: дверь большой квартиры Алишера открыла пьяная, полуголая девица, которая, узнав что Ульяне надо, кинулась сталкивать Ульяну с лестницы, невзирая на ребенка в ее руках, и возможно, убила бы Улю или ребенка, если бы на шум не явился Алишер, не надавал пьяной девице оплеух и не стал гнать ее вон саму. Пока девица кричала и цеплялась за двери, Ульяна убежала. Сразу же вослед ей в общежитие примчался и Алишер, валялся в ногах, клялся, что любит Ульяну превыше всего на свете, и что девицу привел только для того, чтобы попытаться свою тоску по Ульяне утихомирить в себе, потому что думал, что Ульяна покинула его навсегда; он клялся даже, что готов ехать с Ульяной в порядке исправления хоть на край света: все такое подобное молол. Ульяна его все равно выгнала в тот день, но и сама не уехала сразу, а стала ждать что будет дальше. А он приходил каждый день с цветами и погремушками, умолял не разлучать его с родным сыном и клялся, что будет самым лучшим отцом и мужем на всем белом свете, и что его родитель — большой человек — уже договаривается об очень хорошем месте для Ульяны — после того как она выйдет из декрета: заведующей РайОНО. Про «край света» он уже начал забывать почему-то. В конце концов Ульяна, не выдержав страха остаться матерью-одиночкой и вернуться к себе в деревню с позором, а также соблазняемая мечтой счастливой жизни, решила, что она простит Алишера еще раз и останется с ним. Но опять получилось все не так. Три недели еще прожила она в общежитии в ожидании Алишера, чтобы сказать ему о своем решении. Ее не выгоняли, зная кто ее бурбонный жених. А «жених» взял и перестал вдруг появляться, зато оставил однажды внизу, у дежурной, письмо для Ульяны. Сам, стало быть, подняться не решился. Он сообщал в письме, что ему предстоят очень трудные времена: полуголая девица, встреченная давеча Ульяной в дверях его квартиры, написала заявление в партком и в министерство к отцу, что она беременна от Алишера через изнасилование, и что Алишер угрожает ее теперь бросить. Сам Алишер утверждал, что это ложь, и что он до нее даже не дотрагивался в детообразующем смысле слова, но отец пришел в немыслимую ярость и потребовал немедленно жениться от греха на этой проклятой девице, пока не поздно; потому что и в парткоме может возникнуть угрожающая запись об изнасиловании и тогда — прощай прием в члены КПСС, а значит — прощай вся карьера плюс колоссальный позор для родителей. Короче говоря: отец приказал жениться, и Алишер вынужден подчиниться, но потом, очень скоро, как только все устаканится, Алишер девку эту выгонит, разведется и приедет за милой Улечкой. И подпись: продолжающий любить тебя безумно, безмерно и безутешно — твой Алишер такой-то… Херомурдобаев или что-то в этом роде. Прочтя это письмо, Ульяна дала отцу телеграмму, побежала на вокзал и решительно уехала — с разбитым сердцем и Спартаком Алишеровичем Рукавишниковым на руках. Кто-то ее провожал из девчат, она уже и вспомнить толком не могла — кто конкретно. Но кто-то наверняка провожал: не могли же четыре чемодана с пеленками и одежками сами в поезд забраться?…