Игорь Шенфельд - Исход

— Так вы, получается, и есть мои главные строители? — спросила Уля, сияя.

— Я — да: я — твой главный строитель! — выпятился вперед Серпушонок, — а Гуся — так себе, мой помощник, подневольная сила, салага!

— Ну тогда вот тебе за это, Андрей Иванович! — подскочила к нему Ульяна и чмокнула в морщинистую щеку.

— Вот это по справедливости! — одобрил Серпушонок, — это по всей справедливости нашей советской действительности ты сейчас поступила, Ульяна Ивановна! Абсолютный государственный подход! Потому что надо вознаграждать своих членов, которые творят добро души… Ты этого самого, красавица моя Ульяна Ивановна, ты Гусю-то нашего тоже поощри, а то, глянь-ка на него — расстроился как: щас еще и заплачет неровен час, соплю пустит.

Уля опять засмеялась, немного смущенно, подошла к Аугусту и протянула ему руку:

— Спасибо и Вам, Август… то есть спасибо тебе, Август…

Он взял ее руку в свою ладонь, как хрустальную бабочку, которую можно раздавить или поранить шершавой лапой дровосека, и тут случилось чудо: она внезапно наклонилась вперед и поцеловала Аугуста в щеку. От нее пахнуло на него каким-то по-неземному вкусным мылом. У Аугуста закружилась голова, и он не знал вдруг, что сказать. Выручил Серпушонок:

— Вот теперь полный ажур на «Очакове». Справедливость восторжествовала и на корме, и на камбузе. И иди-ка ты теперь, Ульяна Ивановна, отсюдова восвояси, и не мешай ты нам работать: мы сейчас будем глину месить по особому моему рецепту: непосвященным видеть не положено, потому что — секрет для служебного пользования. А ты, Гуся ты мой лапчатый, скидай калоши давай: потому как будешь ты у меня сейчас за бетономешалку…

Ульяна упорхнула, смеясь, и Аугусту долго еще казалось, что смех ее прыгает и скачет звонким эхом, веселой белочкой по бревнам сруба. Он готов был обнять, а потом сунуть этого Серпушонка, этого черта морского с неоконченным печным образованием и хроническим перегаром изо всех дырок — сунуть его морщинистой башкой в глиняный замес: просто так, шутки ради, от хорошего настроения.

Когда, когда он увидит ее опять? И придет ли она сюда снова? А вдруг сегодня придет еще раз? Проработали они с Серпушонком до полной темноты в тот вечер, и Аугуст все прислушивался: не возникнут ли снаружи ее легкие шаги? Нет, уже не возникли в тот вечер.

Прошло несколько дней до их новой встречи, и это было так: был воскресный день, Аугуст пришел с работы пораньше; мать была уже дома; Аугуст поел и вышел во двор — ладить телегу: соседи попросили. Он возился там, и вдруг увидел, как по дороге идет Уля, и… и поворачивает голову в сторону их домика, и… и сворачивает к ним, на холм… Аугуст, который мазал как раз дегтем ступицу телеги, кинулся в дом, как дробью подстреленный, чтобы срочно вытереть и помыть руки. Мать встревоженно обернулась к нему:

— Was ist denn los?

— Ничего, ничего, мама: дочка председателя к нам в гости идет. Пирожки еще остались?

— Пирожки на вечер, и на утро: только для тебя! — резко ответила ему мать, но он не слышал: выскочил вон.

А Уля уже подходила к пестрому домику, удивленно, с улыбкой его озирая.

— Здравствуйте. Какая красота! — сказала она выскочившему из дверей Аугусту, — а то мне уже все уши прожужжали: посмотри да посмотри на «немецкий домик» Бауэров… вот, бегу на овчарню, к стригалям, специально крюк сделала… Это Вы так сделали? Все сами?

— Да, мы сделали.

— Кто это — «мы»?

— А кто это — «вы»?

Уля засмеялась:

— Ах, опять Вы… ну, ладно: это ты все сам сделал?

— Сам, конечно.

— Очень красиво. А зачем?

Жар ударил Аугусту в голову, и он ответил:

— А вот подумал: приедет когда-нибудь Ульяна Ивановна из Алма-Аты на каникулы, а ей скажут: «Иди-ка ты посмотри на немецкий домик Аугуста Бауэра», она придет, посмотрит, и скажет: «Ой, как красиво!». Вот для этого и сделал…

Ульяна смотрела на него широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что это за шутка такая странная. Но у Августа Бауэра было красное лицо, и она сама слегка покраснела в ответ:

— Ну… значит… все получилось по плану…

— Да, все получилось по плану…

— А… со стороны сада тоже украшено? — спросила Уля, отделываясь от смущения, — или это только парадный вид такой, для проходящих мимо… потемкинская деревня.

— Какая деревня?

— Потемкинская. Так говорят про красивую показуху.

— Нет, красивая показуха у нас — везде! — гордо сообщил ей Аугуст, потому что я подумал: а вдруг Уля спросит: «А сзади домик тоже покрашен?». Тут Ульяна засмеялась, а Аугуст сказал: