Игорь Шенфельд - Исход

— До чьей: до моей, или до твоей? — шутливо поддел товарища Аугуст.

— Лучше бы до твоей сначала, — проникновенно ответил Абрам, — тогда я тебе чегрный костюм успел бы пошить на последний твой путь. Ты-то мне не сошьешь, небось, если я пегрвым покину этот мигр… Так поговогришь с пгредседателем своим?

Аугуст пообещал поговорить, если, конечно, сам выйдет отсюда когда-нибудь, и загоревал от мысли, что не выйдет. «Ты-то выйдешь, — жалобно простонал Троцкер, а я вот точно пгропаду». Он не на шутку завелся на тему собственной погибели:

— Вот ты пгредположил, Август, что мы, евгреи, нигде не пгропадем. Это отчасти спграведливо, а отчасти и нет: потому что мы пгропадаем все вгремя — из века в век. А знаешь, почему мы все еще не пгропали? Потому что бог наделил нас двумя великими качествами: умением вовгремя смыться и способностью быстгро пгриспосабливаться. Пегрвый граз мы вовгремя смылись из Египта, а то бы мы до сих погр пиграмиды там стгроили кому попало, как дуграки. А отсюда смыться мы не успели, в греволюцию повегрили, обградовались, что наконец-то наше вгремя пгришло… Пгришло, как же… но только тепегрь из него хегр сбежишь… И пгриспосабливаться тут тоже — это же цигрк шапито и клоуны: каждый день заново надо… то немцем, то бугрятом, а то и негргом скогро пгридется, если Амегрика нападет… как же: хегр пгриспособишься! Я и так уже на пгределе: к советской власти пгриспособился, к лагегрям пгриспособился, немцем стал совегршенно добгровольно и, получается, все згря, все згря, все згря… Послушай, Август, что я тебе сейчас скажу: ученые метеогрит нашли. Граскололи его пополам — а внутри знаешь что было? Отгадай, Август, что внутгри метеогрита нашли. Ну, гадай давай!

— Золото?

— Хогрошо бы… Нет, не золото, а то бы мы все давно уже в космос пегреселились, метеогриты ловить… Ты будешь сейчас смеяться как больной пациент, Август, но только там, внутгри метеогрита жила плесень! Она пгрожила миллион лет в космосе, а может быть и миллиагрд. Пгриспособилась к космосу и ждала своего часа! И дождалась: пгрилетела на Землю, где есть чем поживиться. Вот так же и мы, евгреи, как та плесень — в хогрошем смысле слова, гразумеется: пгриспособились ко всему и ждем. Но для меня лично тепегрь все кончено, Август: не смыться мне отсюда, и не пгриспособиться больше… к этой хгреновой жгратве не пгриспособиться… мне сливки нужны, Август, и свежий кугриный бульончик… у меня язва желудка на негрвной почве… пгроклятая моя евгрейская судьба… бедная моя евгрейская мама, хогрошо что она не знает, во что вляпался ее маленький Абграша… ой-ёй-ёй-ёй…

— Абрашка, кончай ныть. Никуда ты не денешься: выпустят скоро. Не те времена.

— Не те, не те: для нас, евгреев, вгремена всегда не те. Вам, немцам, хогрошо: вас хотя и грасколошматили, но у вас своя стграна есть. А у нас никакой стграны вообще нету!

— У нас теперь тоже страны нет, — вздохнул Аугуст.

— Вгрешь, у вас еще Гегргмания есть.

— Нет у нас никакой Германии. Наша родина — Поволжье.

— Смешите кого хотите, товагрищ Бауэр, но только вот Тгроцкегра до смегрти не смешите, пожалуйста! Тогда наша гродина — это Бигробиджан. А то еще скажи, что наша гродина — это севегрный полюс! Очень многие поградовались бы такое услышать! Но погодите, погодите, гргаждане начальники… Сейчас наши евгреи в Англии и в Амегрике кое-что пгредпгринимают конкгретное на угровне агрмии и пгравительства. Нужно обождать. Если будет положительный грезультат, то и у нас будет своя истогрическая гродина. Тогда я уеду отсюда, Август, навсегда уеду. Тогда я пегрестану быть немцем, стану опять настоящим евгреем и уеду. И тогда у меня будет опегративный пгростогр на весь мигр. Ого-го, какой у меня будет тогда шикагрный опегративный пгростогр!.. Так ты не забудь сообщить обо мне своему пгредседателю: ты обещал.

— Не забуду. Только я сам еще не знаю, сколько я здесь просижу.

— Скогро выпустят, не волнуйся…

И Троцкер оказался прав. Часа через два за Аугустом пришли, капитан Огневский хмуро оштрафовал его на сто рублей за просрочку постановки на учет, пригрозил уголовным преследованием, если Бауэр с матерью не будут являться до десятого числа каждого месяца в спецкомендатуру, и скомандовал: «Свободен!». Вот есть же по-настоящему красивые слова в русском языке! «Свободен!». И главное: как часто оно звучит в России! В воротах тюрьмы, в кабинетах начальников, на бесчисленных порогах чиновных кабинетов: прекрасное слово, заменяющее в культурном обществе грубое «Пошел вон!». Нет нигде больше, ни в одном языке нет слова, звучащего так же волшебно, как звучит слово «Свобода!». Любые «фридомы», или фрайхайты» звучат блатной феней рядом с ним. Даже немец Аугуст вынужден был это признать, выходя от Огневского.