Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

— «Моему адвокату, Саксонбергу», — зачитала я. Дойдя до конца, воскликнула: — Здорово, правда?

— Смешно, — ответил брат. А потом сделал роковую ошибку: — Ты хорошо читаешь.

После этого я читала ему это письмо раз пятнадцать, а может, двадцать и тридцать. После раза пятого он взбесился. Потом стал бить меня кулаками. Потом игнорировать. Потом сам прочел несколько раз, чтобы показать, как это делается.

Проблема была в том, что ему некуда было от меня скрыться. Мы стояли на горном перевале. Лил дождь. Любой, кто когда-либо стоял с палаткой на северо-западе США, знает, что нельзя выходить наружу во время дождя: ведь если промокнешь, то никогда, никогда уже не высохнешь. Мы в буквальном смысле оказались заложниками природы. Папа, которого погода как будто не касалась, сидел себе рыбачил.

Уверена, для моего братца тот день был аду подобен, но я ликовала. В одной палатке со старшим братом и с папой неподалеку, я слушала свой голос, звенящий остроумием и колкостями на всю нейлоновую палатку.

Папа вернулся с рыбалки.

— Дождь кончился, — сказал он.

Брат открыл палатку и недоверчиво выглянул наружу. У него были золотистые кудряшки, которые он носил диким, как у африканца, нимбом, и зеленые глаза. Даже тогда он был очень хорош собой. Хотя он был старше меня на пару лет, я была крупнее. Дейв был аккуратным, сдержанным, любил порядок. В любом виде спорта добивался успеха. Он мог, наверное, всё. Рядом с ним я казалась толстой неумехой.

— Я на улицу, — сказал он.

Так наши чтения и кончились. Папа выпотрошил рыбу на берегу озера — это было задолго до того, как рыбу придумали ловить и сразу отпускать. Теперь он показывал Дейву, как очищать ее от костей. Он разрешил ему зажечь маленькую горелку.

Я же еще немного почитала, слушая свой голос, а потом вышла к ним. Папа, сидевший на бревне, усадил меня себе на колени и дал прислониться к груди. Он умел обнимать меня, не касаясь. Теперь я думаю, он делал это из учтивости. Папа любил одиночество и понимал, что даже в семье людям нужно личное пространство.

— Что будет на обед, красавица мамочка?

Я склонилась над унитазом, только что вывернув свой желудок наизнанку — вплоть до того, что пошла жидкость, похожая на лимонный сок, видеть которую пред глазами было не слишком приятно. А моя дочь, которой исполнилось два с половиной, стояла на пороге и спрашивала, что у нас на обед, видимо еще вжившись в образ принцессы.

Меня рвало уже второй раз за день. Я уже не обращала внимания. Подумаешь, событие.

— Лапшу, — ответила я, — и яблоки.

Я снова была беременна. Это случилось не по ошибке. Эта гениальная идея получила воплощение на заднем сиденье арендованной машины, стоявшей на грязной дороге на западе Кауаи, пока мои родители сидели с Люси в бунгало. Грязь, разумеется, была красной. В небе висел белый лунный диск, расплывающейся дорожкой отражавшийся в море. Мы взяли напрокат огромный джип — журнал оплачивал все расходы. Брюса отправили на задание: он должен был взобраться на Вайалеале и написать об этом статью. Более благоприятную ситуацию для зачатия трудно было представить.

На этот раз правила беременности я знала назубок. Какая самая полезная еда — знала. Никакого алкоголя — знала. Пить много воды, никакого мягкого сыра и копченой рыбы — знала, знала, знала. Назовите любое правило — я соблюдала их все. Во-первых, потому, что однажды уже почти потеряла ребенка и готова была молиться любым богам, где угодно, лишь бы с этим всё было в порядке. Во-вторых, потому что привыкла соблюдать правила. Привыкла, что дети важнее взрослых. Я знала, что моя задача — делать всё правильно, и неважно, хочу я этого или нет.

Так было не всегда. В первую беременность я презирала попытки ребенка ограничить мою свободу и все девять месяцев провела под девизом «какого черта?». Моё тело отнимали у меня. В нем поселился кто-то еще! Я никак не могла свыкнуться с этим сюрпризом.

Ощущение потери контроля над собственным телом умножалось благодаря тому, как ко мне относились окружающие. Каждый день список пополнялся новыми поползновениями на личную жизнь. Незнакомые мужчины трогали мой живот. Бариста в кафе в здании моего офиса заявил, что черный чай с сахаром, «возможно, не самый лучший выбор» для меня. Мы поднимали тост за именинницу, и мой друг, работавший врачом, мягко, но настойчиво отобрал у меня бокал с шампанским.

Моё тело стало не более чем вместилищем — не только для растущего малыша, но и для мнений, суждений и правил, которыми делились все окружающие без исключения. Я поняла, что мне это совсем не нравится. Меня особенно удивляло и обескураживало лицемерие либерально настроенных граждан по отношению к беременности. Повсюду либералы втолковывали мне, что здоровье малыша важнее моего собственного, и объясняли почему. Книги вроде «Чего ожидать, когда вы ждете ребенка» [24] Один из бестселлеров всех времен в США, «Библия американской беременности». Эту книгу ругают за то, что она провоцирует паранойю и страхи у будущих мам, слишком много внимания уделяя осложнениям и устанавливая чересчур строгие правила питания. , вроде бы написанные с учетом прав женщин, были глубоко пронизаны этой двусмысленностью о женском теле и о том, кому оно принадлежит.