Владислав Куликов - Совсем другая жизнь

— Что, прости?

— Мы не киты, представляешь? Если об этом не задумываться, можно жить спокойно. Даже быть довольным собой. — Ветров отломил ложечкой кусок нежного вишневого штруделя. — Но потом — бац! — тебя настигает понимание, кто ты такой на самом деле.

— Не поняла.

— Может, оно и к лучшему. Вот, допустим, есть на свете киты — сильные и благородные гиганты. Они — воплощение всех достоинств. По сравнению с ними мы, люди, — мелкие животные, проводящие жизнь в бестолковой суете.

— А с чего это ты стал думать о китах? — Антонина обеспокоенно посмотрела на Ветрова: все ли с ним в порядке.

— Я прочитал «Охоту на овец» Харуки Мураками. Именно таким было жизненное кредо главного героя. Он понял это, когда увидел в океанариуме китовый пенис, похожий на ссохшуюся кокосовую пальму. Понимаешь? Людям до китов далеко. Во всех смыслах.

— Да-а, — Антонина задумалась, отрешенно посмотрев мимо Ветрова, — наверное, жаль, что мы не киты.

Они оба чувствовали некоторое воодушевление. Но разум говорил: на этом все и должно закончиться. Что было, то прошло. Теперь у каждого своя жизнь. Не стоит ее усложнять.

— Но с другой стороны, может, и хорошо, что мы не киты, — произнес Ветров, доедая штрудель. — На одном планктоне я бы долго не протянул. Даже с китовым пенисом. Точнее, тем более с китовым пенисом…

— Всегда приходится чем-то жертвовать.

В постели они оказались через несколько дней. Поскольку она теперь была замужем, любить друг друга им пришлось днем. Украдкой.

От этого (любовь на грани риска, любовь вопреки запрету, любовь-безумие!) Ветров распалялся еще больше, а Антонина изгибалась и стонала.

А потом из ее груди вырвалась радуга. В тысячу раз ярче обычной радуги.

В ту секунду в Москве была всего одна счастливая женщина. Но никому до этого не было никакого дела. Все остальные (десять с лишним миллионов) занимались своими делами. Примерно в то же самое время генерал-лейтенант Мазуров вызвал подполковника Филина.

— Разрешите? — Константин открыл дверь.

— Проходи, садись.

Окна в кабинете генерала выходили на «Детский мир». Когда Филина после академии взяли служить в главк (по протекции Мазурова, естественно, давно перебравшегося в Москву на повышение), он первое время часто отвлекался во время совещания на красивый вид из окна. Потом привык.

Но долго не верилось, что он обрел-таки тихую гавань и это уже навсегда. По ночам ему часто снился Таджикистан. Казалось, стоит открыть глаза — и увидишь за окном тутовник. А утром придется идти на остановку возле просыпающегося восточного базара. Ждать служебный автобус и ехать на работу под охраной бронетранспортера.

Ночью в него часто стреляли. Во сне. Он убегал. По желтым барханам. Пули, как град, стучали рядом. А ноги становились словно деревянные. Не слушались. Его охватывал ужас: вот-вот убьют. Где же автомат, почему нет в руках автомата? Беги же, беги! И тут он просыпался. Рядом мирно посапывала жена.

Не Леночка.

С ней он встретился еще несколько раз и все как-то мимоходом. Она приехала из Москвы совсем другой. Не его Леночкой. Чужой. Как Москва может перемалывать людей, он вскоре понял и сам, поступив в академию.

Мазуров выхлопотал ему квартиру в Митино. Об отношениях Константина и Леночки генерал ни разу не заговаривал. А вскоре Филин женился. Жена, хоть и москвичка, но из военной семьи. В начале нового тысячелетия у них родился сын. Подгузники, памперсы и детское питание надолго заняли очень важное место в жизни Константина Филина.

Но главное — у него появилась было мечта. Теперь он точно знал, чего хотел от жизни: свой дом! «Молодым еще можно жить в квартире, — рассуждал Константин, помогая жене стирать пеленки, — но к старости надо иметь свой дом, чтобы можно было обойти его». И еще, думал он, было бы хорошо, чтобы вокруг росли березки. А в соседнем пруду водилась бы рыба…

Правда, он и без пруда был абсолютно счастлив. Любил жену до безумия. На руках носил. По вечерам играл с сыном. А когда ночью слышал рядом с кроватью шепот чуть повзрослевшего сына: «Папа, можно к тебе?» — душа его просто переворачивалась.

Единственное, что чуточку омрачало счастье, это мысль-пятнышко — все когда-нибудь заканчивается. Даже безоблачное счастье. Как оно может заканчиваться, Филин прекрасно знал. Оттого и тревожился. И еще ему временами казалось, что однажды он не успеет проснуться и его убьют во сне. По-настоящему.

Найденыш не мог прочитать это в протоколе. Но он это знал. Потому что и сам видел точно такие же сны. В другой жизни.