Андрей Бабиков - Оранжерея

Готовя этот роман к изданию, я ограничился минимальной правкой, относящейся в основном к уже упомянутым мною орфографическим осо­бенностям текста, и исправлением явных опеча­ток и описок Единственным вкладом, который я себе позволил, был приложенный мною перевод иностранных слов и выражений, встречающихся в нем. Вместе с рукописью «Оранжереи» в желтом конверте находилась тонкая школьная тетрадь, заполненная стихами. На обложке ее из рыхлой лиловой бумаги я разобрал карандашную помет­ку: «Послед, глава». Надеюсь, я правильно рассу­дил, поместив эти стихи в конце книги.

Теперь следует сказать несколько слов о со­хранности рукописи. При первом чтении мне по­казалось, что все страницы и строки на месте. Но это была бы немыслимая удача, принимая во вни­мание хотя бы то обстоятельство, что она много лет перекладывалась с места на место державшим ее у себя библиотекарем и досталась мне в виде груды измятых и перепутанных листов. Месяц спустя, уже вернувшись в Европу и перечитав ро­ман, я обнаружил в нем небольшие, но все же до­садные прорехи. Оказалось, как мне ни жаль это признавать, что несколько страниц в 4-й главе «Оранжереи», в том месте, где речь идет о шекспировской «Буре», утрачены. Не могу ручаться, что и в 6-й главе нет зияний и щелей, поскольку она изо­билует рукописными вставками на отдельных лис­тах без сколько-нибудь связной пагинации. Во всем остальном, насколько можно судить, не имея здра­вого средства снестись с самим господином со­чинителем и располагая лишь собственно холстом без рамы и подписи, роман этот сохранился пол­ностью.

Проверив наудачу несколько упомянутых в нем исторических имен и названий, я убедился, что все они соответствуют действительности, — во всяком случае, той действительности, в наличии которой нас стремятся уверить историки и проповедники. Вместе с тем, сколько я ни справлялся со старин­ными картами и фолиантами, сколько ни рылся в энциклопедиях и путеводителях, мне не удалось отыскать сведений ни о «Странной Книге», ни о далматинских колонистах на скалистых Островах Каскада.

А Морозов, д-р филологических наук

Альта, декабрь 2010

Как за некое чудо почитая ночь зачатья, про­шедшую в цветочном чаду укромной институт­ской оранжереи на широкой и шаткой садовой скамье, крытой его синей, с алым шелком в под­кладку, шинелью, Марк Нечет назвал свое чадо Розой.

Острослов и задира, волокита и книгочей, Марк Нечет происходил из древнего запредельского ро­да, в середине пятнадцатого столетия основав­шего на приморских островах Днепра княжество Малого Каскада. Предки его, монархи да морехо­ды, алхимики да оружейники, чьи славные имена то и дело мелькают на шершавых страницах за-предельских хроник, как и большая часть остро­витян, были выходцами из далматинских славян, бежавших от венецианского рабства. Было среди них и немало крамольников, грубоватых, легких на подъем людей, потомков тех самых hommes obscures [3] Hommes obscures — темные люди. (как презрительно именовали во Фран­ции приверженцев катарской ереси), что, спаса­ясь от преследований папских легатов и войск Людовика Святого, перебрались в Боснийское кня­жество, а оттуда — на побережье Далмации. Соединившись, о чем повествует «Странная Книга», с несколькими благородными далматинскими се­мействами в крепости Cattaro (или Cathera, Декатера, Котор — не тот ли самый в этом слове грече­ский корень, что послужил для названия ката­ров — «чистые, незапятнанные»?), сохранившейся до наших дней в узкой оконечности извилистого Адриатического залива, ведомые решительным Маттео Млетским, хорошо знавшим восточные морские пути, в сентябре 1420 года, под моно­тонный бой колоколов собора св. Трифона и про­щальные крики пестрой толпы на каменной при­стани, они навсегда покинули Зету, отплыв по си­ней глади Rhizonicus Sinus [4] Rhizonicus Sinus — средневековое название Которского залива (по находящемуся там древнейше­му городу Рисань). «на двух больших и пяти малых галерах» на берега «гостеприимного моря», в Таврию, и «был им попутный ветер».

С детских лет Марк Нечет знал, что одна из двух больших галер, а именно «Tranquilitas» [5] Tranquilitas — безмятежность. , при­надлежала его пращуру Марко Нечету-Далматин­цу (1375—1452), богатому негоцианту родом из Антивари. Еще в юности оставив отчий дом, он многие годы странствовал по миру. В тридцать лет, женившись на младшей дочери цавтатского приора, прекрасной Ружице, он остепенился и осел в Трогире — крытом гнутой оранжевой че­репицей островном городке, разграбленном ве­нецианскими кондотьерами в июне 1420 года. Его корабли были среди прочих, сражавшихся про­тив Томмазо Мочениго вблизи Спалато. На его деньги закупалась провизия и клинки. Предан­ный венгерскими союзниками, Нечет-Далматинец был схвачен в лазоревой гавани Зары, где он вла­дел складом пряностей, увезен в Венецию и бро­шен в тюрьму. Два месяца спустя, полумертвый из-за гнилой горячки, он за фантастическую цену в пятьдесят тысяч золотых дукатов был выкуп­лен из плена сыновьями и тайно привезен в Ко­тор. Изнуренный и разоренный, но не сломлен­ный, он решил попытать счастья на чужбине. От прежнего богатства у «Марко из Антивари» оста­лось «пятеро душ детей и всего два сундука обыч­ного домашнего скарба», как, не скрывая досады, записал рачительный автор «Странной Книги» (и не есть ли, говоря вообще, писание книг особой формой рачительности?): скупой на коммента­рии относительно характеров, внешности и оби­хода «далматских отщепенцев», но зато дотош­нейший ревнитель их разнообразного имущества, переданного по соглашению в общее пользование на время скитаний, он до конца своих дней вел счет приобретениям и потерям странников.