Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 15

— Кто они такие, эти большевики? — спросил Эдвард-Альберт старого м-ра Блэйка в середине дуберовского периода своей жизни, когда все ярые политиканы были ошеломлены вестью о том, что Россия решила выйти из войны.

— Воры и подлые убийцы, — ответил м-р Блэйк.

И он тут же стал объяснять Эдварду-Альберту, какое бедствие обрушилось на мир с возникновением этой Советской Россия. Большевики — воплощение ненависти и зла. Сам дьявол — ничто перед ними. Они находят наслаждение в кровопролитии, распутстве и отказе от уплаты долгов. Жены у них общие, а детей они выгоняют из дому, обрекая их расти, как диких зверей в лесу. Они истребили целиком миллионы людей и продолжают истреблять каждое утро натощак. Этот Ленин устраивает в Кремле безобразные оргии, а жена его расхаживает в царских и разных других бриллиантах, на которые успела наложить руку. В России уже несколько месяцев всем нечего есть. Рубль падает и падает. М-р Блэйк покупал рубли, когда можно было думать, что они опять войдут в цену… А вошли они в цену? Нет. И потом кое-что у него было вложено в Лена-Голдфилдс. Ну, что с воза упало, то пропало…

Улицы Москвы, по его словам, усеяны трупами убитых — таких людей, как мы с вами. Чтоб пройти, приходится пробираться между ними. Церкви всюду превращены в безбожные музеи. С аристократами и вообще порядочными людьми всюду обращаются невероятно жестоко, просто зверски. По-видимому, у м-ра Блэйка были свои собственные источники информации, и он с негодованием и смаком сообщал Эдварду-Альберту самые точные и возмутительные подробности.

— Да вот, например, на днях мне говорили…

— Скажите, пожалуйста! И как только они до этого дошли? — изумлялся Эдвард-Альберт, не испытывая и тени сомнения.

По этому вопросу почтенный м-р Блэйк не давал никаких объяснений.

Газеты, которые проглядывал Эдвард-Альберт, и разговоры, которые он слышал об «этих большевиках» в течение двадцати лет позднего георгианского декаданса, не слишком смягчали резкость этих первых впечатлений. Растворив свое сознание в однородной атмосфере Проспекта Утренней Зари, он обнаружил, что весь мир за вычетом области Советов практически сходится в одном: что чем меньше думать о России, тем лучше; что большевики — отъявленные негодяи и в то же время слепые фанатики; что они невежественны и представляют собой угрозу всему миру; что Сталин — тот же царь, его непременно убьют, и он явится основателем новой династии; что частная инициатива будет восстановлена, так как без нее невозможно. Коммунизм — сущий вздор; он распространяется крадучись и разжигает недовольство рабочих; его необходимо беспощадно уничтожать. Это тайная рука коммунизма толкает рабочих на беспорядки, из-за которых все время растут зарплата и цены, местные и общие налоги, ставя в тяжелое положение порядочных и независимых людей, отошедших от дед и желающих оставаться вдали от них.

Так они судачили, настойчиво уклоняясь от необходимости понять, что, каков бы ни был ход событий, созвездиями и злыми человеческими сердцами Проспекту Утренней Зари предопределен скорый конец.

М-р Пилдингтон из Джохора придавал серьезное значение деятельности коммунистов на Востоке. Их ужасные идеи распространяются в Индии, в Китае и даже в Японии.

— Они упорно подтачивают наш престиж. Это не шутка.

— Уж эти идеи, — уныло вторил Эдвард-Альберт.

— Будем думать, что на наш век хватит, — успокаивал м-р Пилдингтон и переходил к более приятной теме…

Так возникали и вновь исчезали в сознании Эдварда-Альберта первые легкие предвестья социальной революции, ощущение какого-то разлада, ожидание чего-то неизбежного. И дело было не только в большевистской опасности. Шептались о том, что правительственное руководство не на высоте. В славные времена Гладстона и Дизраэли английская политика была величественна и всеми уважаема. Джентльмены в цилиндрах и сюртуках изъяснялись парламентским языком, подчинялись колокольчику председателя и голосовали по установленной процедуре, и ни один англичанин не сомневался, что Прародитель всех Парламентов — идеальный законодательный и административный механизм. Но к концу столетия новые веяния в журналистике, ирландские восстания, возникновение лейбористской партии (в шляпах самых разнообразных фасонов), женщины у избирательных урн и на депутатских скамьях, многообразные последствия начального обучения — все это мало-помалу лишило высокий законодательный орган его мужественного и благородного авторитета.