Гарри Грей - Однажды в Америке

Во время ограбления маленькой аптеки, которое принесло нам двадцать два с половиной доллара, ее владелец бесстыдно выскочил без штанов на улицу и позвал на помощь. Когда мы удирали от полицейских на машине брата Косого Хайми, на Деланси-стрит у нас кончилось горючее. Мы выскочили из дверей и разбежались в разные стороны. Мы бегали слишком быстро для копов и сержанта, которые нас преследовали. Мысленно я поблагодарил Макса за ту усиленную физическую подготовку, на которой он всегда настаивал. Она держала нас в хорошей форме. Я слышал выстрелы. Я решил, что нам всем удалось благополучно скрыться.

Позже, в задней комнате у Джелли, я узнал печальную новость. Доминик был мертв. Он бегал не так быстро, как мы. Маленький толстяк Домми получил пулю в затылок. Его застрелил сержант-полицейский. Местные детективы устроили на нас облаву, которая им удалась. Тут снова пригодились дядюшка Макси и районный лидер из Таммани. Нам разрешили, находясь под стражей, присутствовать на похоронах Доминика. В зале похоронного бюро, где стоял гроб с телом Доминика, его родители и близкие бросали на нас мрачные и гневные взгляды. Они бормотали себе под нос и осыпали нас итальянскими проклятиями. Патси переводил нам их вполголоса. Мы присоединились к похоронной процессии у церкви. Приглушенные скорбные рыдания несчастных родителей Доминика терзали нам сердце. Когда священник склонился с кадилом над бедным Домми и благословил его, я почувствовал в сердце такую боль, словно оно готово было разорваться на куски. Все внутри у меня стонало от боли.

Я не мог плакать.

Из церкви мы проводили бедного Домми до кладбища в Лонг-Айленде. Я видел, как его опускали в землю. Все вокруг плакали и молились, а священник благословил могилу и обратился к Господу с просьбой простить несчастному Дом ми его грехи.

На обратном пути в Нью-Йорк я пытался все это обдумать. Добрый старина Домми смеялся, шутил и был полон жизни еще несколько дней назад, когда обращался ко мне со своей милой улыбкой: «Эй, Лапша!» А теперь он лежал холодный, в деревянном ящике, с пулей в голове, на дне могилы. Я не мог себе этого представить. Трудно было поверить, что я никогда больше не увижу своего друга Домми.

Районный босс сделал для нас все, что мог. Он сказал, что не сможет помочь нам всем. Ему пришлось пойти на сделку. Двое из нас должны были ответить за всех. Пат и я решили сесть в кутузку.

Макс пообещал каждую неделю отдавать моей матери десять долларов от профсоюза, а может быть, и больше.

Патси отправили в исправительное заведение для детей католиков. Меня послали в еврейский приют в Сидар-Ноулз, к северу от Готорна, штат Нью-Йорк.

Мне там было не слишком тяжело. Еда оказалась хорошей, и ее всегда хватало. Я в первый раз уехал из Нью-Йорка, и деревенская атмосфера была мне в новинку. С нами обращались не как с преступниками; скорее это напоминало школу-интернат. Я был приятно удивлен той свободой, которую нам предоставляли в передвижениях. Рассчитывали в основном на совесть и наш здравый смысл. И редко кто обманывал эти ожидания.

Честно говоря, мне там понравилось. Перемена атмосферы пошла мне на пользу. Сельский воздух был чистым и свежим, не то что вечное зловоние в нашем нищем гетто. Но больше всего мне понравилась тамошняя библиотека. Я с головой зарылся в книги. С их помощью я мог попасть в любую страну мира, даже путешествовать по другим мирам — на Луну, Марс и прочие планеты. Я летал на самолете и погружался в морскую бездну. Я был пиратом и миссионером. Я был разбойником, священником, министром и раввином. Я был хирургом и его пациентом. Я был надменным богачом и человеком из простонародья. Я был королем и самым скромным из его подданных. Я был всеми и всем. Я стоял на горе вместе с Моисеем: обернувшись через плечо, я видел, как он сидит на камне и записывает десять заповедей. На обратном пути мы вместе обсуждали, как лучше представить их народу. Я смеялся от восторга, слушая историю, которую он собирался поведать остальным.

Я сидел у ног Иисуса с другими Его учениками. Я с благоговением слушал Его революционное учение о том, как исправить людей и весь мир. Я помогал Ему нести крест на Голгофу. Мое сердце кровоточило при виде мук и страданий на лице Иисуса, когда в Его ладони вколачивали гвозди. А потом я видел, как те же самые люди, которые боялись возвещенной Им истины, в каждом новом поколении использовали Его имя, извращали Его слова и распинали Его снова и снова ради собственных эгоистичных целей. И я видел, как другие несчастные и бедные создания превращали в фетиш Его страдальческий лик, чтобы чем-нибудь заполнить свою пустую жизнь или дать выход какому-нибудь неврозу. Все это наполняло меня печалью.